Золотое дно (сборник)
Шрифт:
только не насулит. А сама до последнего года все в
колхозе робила, столь безотказная была женщина, так
с двенадцатью рублями пенсии и померла, хорошо не
поживши...
Уж честен был Иван Павлович, этого не отымешь,
да только честность еговая для других боком выходила.
24
другим жесточился. Так и жил старой обидой своей и
не заметил, как себя над всеми возвел. Таких «ущем
ленных» как-либо надо просвечивать, на особом рентге
не проглядывать, и власти им большой не давать. Этим
людям командование поручать страшно, они и себя
сгубят и людей на смерть кинут ни за понюшку табаку.
Смирные-то люди ранку в душе залечить хотят да сты
дятся ее, они от этой ранки скорбеют да томятся, а эта
порода, наоборот, потихонечку травит, чтобы не затуха
ла ранка. Кто к себе жалости не имеет, тот и до других
ужасно жестокий. Такие собой только живут да своим
страданьем, а слова порато громкие да. красивые го
ворят...»
«Осподи, жив ли, не дай о покойнике худо поду
мать,— вдруг вспомнился майор Миловидов.— Уж кру
той был человечище, порато крутой. С одним легким,
самому-то жить ничего не осталось, оттого и жалости,
видно, к людям не было. В такую пору трудно жалость
в себе сохранить, при ней остаться. Да, круто повора
чивал тогда майор Миловидов, имя-отчество никто не
знал, всё — «товарищ майор» да «товарищ майор».
В сорок третьем зимой и случилось. Мартын над ро
той стоял, и, когда к деревне Малые Ракиты подошли,
из роты осталось тридцать два человека, уставшие от
боев, помороженные, выжатые как тряпки, уж две не
дели не спавшие толком: немца в котел загоняли. Види
мо, майору сверху накачку дали, и хотя от полка тоже
одни списки остались, но приказали дорогу у Малых
Ракит перерезать, вечера не дожидаясь. А дорога, как
река меж крутых берегов, и подступиться к ней нельзя:
снежная целина, одного пулемета хватит, чтобы всех
подкосить.
— Товарищ майор, хоть бы сумерек обождать. Всех
повалят, товарищ майор.
'Вскипел, слюна запузырилась, лицом черный, как го
ловешка: себя не щадил, видно, слышал душой, чго
мало жить оставалось,— как с одним легким на фронт
попал, одному богу известно.
— Молчать!.. Под трибунал захотел? — сразу л а
донью за кобуру, а самого трясет, как припадочного.
И средь белого дня поползли наперерез дороге к де
ревне Малые Ракиты, словно раздетые полезли трид-
25
скрипит шально, отдается в голове этот стон; конечно,
даже в деревне слышно, как ползут тридцать два безум
ных солдата и лейтенант под белым пушистым небом, и
сейчас немцы разбегаются вдоль дороги и наводят свои
автоматы. До жути тихо было в деревне, и когда до до
роги оставалось шагов триста, посыпались мины — как
из мешка. Выход один: только вперед из этого невода,
иначе всех подловят. Вскочил Мартын, закричал, мол,
братцы, вперед, за Родину, кое-кто еще поднялся, кто
жив был, а навстречу прицельный кинжальный огонь, и
в одну минуту все было кончено.
Тридцать два солдата и лейтенант остались в снегу.
Мартын очнулся уже в сумерках, едва шевельнулся =—
перебиты ноги: одна в бедре, другая в голени. Кое-как
замотал их поверх брючин, кровь спеклась и оттого не
текла. Пополз, хватая губами снег и не чувствуя мороз
ной стылости. Ребят его, таких родных ребятушек, с ко
торыми прошел столько смертных дорог, уже присыпало
снегом, он считал неровные холмушки и плакал от бес
силия и жалости к себе. Он полз и скрипел зубами, и
вдруг услыхал рядом стон, и снежный бугорок колых
нулся. Разворошил его — там лежал сержант Валеев,
татарин, ранен в живот, но еще жив. Мартын закатил
его, как мог, себе на спину и потянулся в свое распо
ложение — командир роты, но уже без роты, с единст
венным сержантом Валеевым на спине, который сейчас
умирал от «животной» раны. Долго ли полз, неизвест
но, но только почувствовал, как полегчало вдруг, это
скатился со спины сержант Валеев, уже застылый, как
булыжник. Тут навстречу выбежали из окопов, увидав,
что кто-то ползет, страшный и обугленный, затащили в
блиндаж. Командир полка жевал тонкими губами и все
смотрел искоса, как оттирают и отпаивают лейтенанта
спиртом. Потом приказал повалить его в телегу—бес
тарку; насыпали полный передок гранат, и возница,
старый обросший солдат, повез Мартына в медсанбат.
Долго они плутали тогда по степи, рискуя нарваться на
немцев, которые прорывались из котла и одичало броди
ли стаями, уничтожая все на пути. С трудом возница
выехал на станцию, но Мартына, лежащего без созна
ния, уже признали мертвым: станция была завалена ра
неными и тут некогда было особенно заниматься лейте