Золотое дно. Книга 1
Шрифт:
Я спросил:
— А что, красный флаг с тех еще времен?
— Да нет, — снова осердился Хрустов. — Коммунисты воткнули. Но поскольку они тоже в оппозиции, пускай…
В комнате, куда меня завел Лев, на трех из четырех коек возлежали полуодетые мужчины нашего возраста, среди них и тот, что подсказал мне, куда направился Хрустов. Над ним как раз и склонилась белокурая девушка в белом халате, с фонендоскопом в руках.
— Не упрямьтесь… я обязана смерить. — И через паузу. —
— Ну уж, посадят!.. — Наконец, тот протянул мощную руку. — Андрей меня зовут.
— А меня Люда. — И девушка, надев на его руку резиновую опояску, принялась накачивать грушей воздух. — А вы, Хрустов, почему далеко ходите? — Она усмехнулась. — Вы, наверное, подкрепляетесь, тайком едите шоколад?
Ничего не ответив, Лев лег на грязноватую постель и закрыл глаза.
— Ой, ой… давление как у школьника, который переучился… — сказала Люда Андрею. — Вам пора выходить из голодовки. Рекомендую сладкий чай, куриный бульон. — И поскольку мужчина молчал, повернулась к Хрустову. — Измерим у вашего руководителя. Лев Николаевич!
Хрустов молча протянул тонкую руку, со следами врачебных, я надеюсь, уколов.
— Ой-ой-ой… пульс как у Наполеона… — ужаснулась медсестра. — Меньше пятидесяти. У вас же обычно под восемьдесят! Я вас немедленно госпитализирую.
— Нет! — рявкнул Хрустов. — Мы здесь жили, Людмила, мы здесь работали, мы здесь умрем, если наши требования не будут приняты!
Медсестра села на табуретку возле него и тихо сказала:
— Ну, во первых, Лев Николаевич, вы все живете в новых домах. Кроме одного или двух.
— Я, я тут живу!.. — откликнулся из угла небритый, скуластый, как балалайка, коротенький мужичок. — Я уйду, если дадут двухкомнатную.
— Я слышала, — согласилась медсестра. — Но вы же холостой? Зачем вам двухкомнатная?
— А я, может, женюсь!
— Так женитесь сначала, — засмеялась медсестра.
— А кто за меня пойдет, пока я тут живу?.. — резонно ответил мужичок и почесал ногой ногу.
Девушка поморщилась.
— Во-вторых, дяденьки, неужели не стыдно лежать на таких грязных постелях? Напрасно не допускаете своих жен, они бы заменили вам…
— Когда нету света, все равно ничего не видно. Вы лучше попросите от имени голодающих — пусть вернут электричество.
— Кого я попрошу? — вздохнула медсестра. — Если только заболеют, придут…
— Мы им ноги переломаем! — рыкнул Хрустов. — Вот и придут!
— И вообще, какой пример вы подаете детям… — Девушка начала складывать свой инструмент в сумку. — Знаменитые люди!
— Мой сидит на крыльце, — пробурчал толстый в очках — он все это время читал газету.
— Песни — это хорошо. Поднимают тонус. — И гостья только сейчас обратила внимание на меня. — Вы тоже… голодаете?
Хрустов пробурчал:
— Это наш человек. Когда-то про меня в районную газету написал.
— Его фотография рядом с фотографией Гагарина в музее истории Сибири стоит, — добавил я. — Там и Валера Туровский, и Сережа Никонов, и Алеша Бойцов…
— Слышала, —
Хрустов вскочил с кровати. Глаза у него засверкали.
— Потому что предатели!.. Продались, продались!.. Оставьте нас! — Он театрально повел рукой. — Пашка, играй громче!..
На крыльце барака парень грянул:
— Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой…
С буржуйской силой темною,
С проклятою ордой!
Медсестра, вздохнув, вышла в коридор, но направилась не к выходу, направо, а в левую сторону — видимо, в другие комнаты, где тоже голодают.
Хрустов снова лег на койку, вскинул глаза на меня:
— В шестой койка свободная, там лежал штрейкбрейхер, можешь присоединиться.
— Но послушай, — я не понимал, что происходит. — А где же, правда, Сережа, Леха, Валера? Вы поссорились?
Толстяк в очках пояснил:
— Они нынче буржуи. И точка.
— Но они же были друзья! — растерянно продолжал я говорить. — Про них даже по радио «Юность» Кобсон или не помню кто песню пел:
Таких друзей и смерть не убивает,
Таких друзей и сатане не съесть.
Таких людей на свете не бывает,
такие люди лишь в Сибири есть.
— Прекрати! — рявкнул Хрустов и накрыл голову подушкой.
— Лева и Леша, Сергей и Валера,
Нету на свете надежней примера.
В синих Саянах, на косогоре,
вы как атланты держите море.
Как же могла погибнуть такая легендарная дружба?
— Да не было никакой дружбы! — завопил, дрыгая ногами в койке, Хрустов. — Они притворялись, фофаны! Только о себе думали! А мы о России думаем! Мы с нар-родом!..
Ничего не соображая, я опустился на табуретку.
Толстяк в очках шелестнул газетой:
— Меня зовут Алексей Варавва. Мы построили эту плотину.
Я дернулся:
— Боже мой!.. Конечно же, я вас знаю! То есть, помню! О вас же все газеты писали… У вас тогда были классные усы!