Золотое дно. Книга 1

Солнцев Роман Харисович

Кстати, уважаемые марсиане, сириусане и прочие! (Непонятно, почему такое обращение? Юмор? Или это всерьез? Может быть, дальше будет разъяснено? Или что-то было в начале, в сгоревшей части рукописи? — Р.С.) Орденом называлась особая награда, не больше воловьего глаза, круглая, как луна, отливалась из латуни (олово плюс медь) или золота, на ней были вытеснены различные изображения — звезды, мечи, профили великих людей. Люди обычно радовались орденам, но Васильев лишь смутился. Зачем ему награда? Ему деньги нужны, люди нужны.

А между

тем, пока он метался в Москве между ЦК КПСС и Минфином, здесь, в Саянах, и созрела эта неясная опасность. Что ж, сооружение высотных плотин, да еще самых крупных в мире, не может не таить таинственных неприятностей. Но неприятность неприятности рознь.

Вода поднялась уже на две отметки. В январе расход воды обычно минимальный, не больше 300 кубометров в секунду. Откуда перебор? До весны далеко. Дождей в верховьях нет… никто там атомных бомб не взрывал… Если наберется до гребня и хлынет поверху, льдом покроет всю стройку и город, — государственное дело будет погублено…

А Васильев в Москве. А открытым текстом передать ему туда новость побоялись. А еще здесь прибавилась неприятность — некий журналист напечатал в «Комсомольской правде» статью «Город розовых палаток», где описывалось, как весело живут бравые молодые строители в брезентовых палатках, и мороз им нипочем! Результатом публикации стало то, что многие посланники армейского комсомола с полдороги вернулись, не приехали на строительство будущей ГЭС.

И еще беда — в рабочей столовой отравилось человек сорок старой китайской тушенкой. Слухи умножили число пострадавших до четырех тысяч… хотя некоторые герои этой летописи просто поели древесного угля и беда миновала…

А Васильев всё был далеко. Как потом рассказал (зачеркнуто, но можно по отдельным видимым буквам догадаться: мой друг Валера Туровский), А.А. добирался непросто из-за снежных зарядов по трассе — долетел до Новосибирска и пересел в поезд до Саракана. Да я и сам сейчас вижу словно в некий оптический прибор, как он, изнемогая от тоски (ничем, ничем не помогла столица!), валялся в пустом промороженном купе, выбегал в тамбур, где курили незнакомые люди с рюкзаками и мешками. Старые. Эти, конечно, не на стройку. «Зайцами» или почти «зайцами» — с одного полустанка на другой…

— Подъезжаем…

— Скорее бы!

Когда он позвонил жене из Новосибирска в Москву, она — прямая, честная партийка — сказала, что на стройке сложности. Ей сообщила жена Титова, главного инженера. Но что именно происходит, будто бы и сама не ведает. Эти люди никогда не научатся прямо говорить. (Приписка красным поверху: страна рабов! Какие могут быть сложности зимой? Народ взбунтовался, бараки загорелись?

Поезд подкатил к сараканскому вокзалу, низенькому каменному строению с оборванным красным плакатом под крышей: «НАША ЦЕЛЬ КОМ». Вокруг степь с голыми холмами, с рыжим и черным снегом в логах. Гор еще не видно — до них ехать да ехать.

А.А. полагал, что его встретит шофер Дима, двухметровый детина из погранвойск, но на перроне топтался, стукая ботинком о ботинок,

недавно назначенный начальником штаба стройки (замарано, однако ясно, что речь идет о Туровском), паренек с белым от мороза плоским носом, с поднятыми вверх наушниками. Форсит пацан — он еще и в ботиночках! Тоже Мересьев! Конечно, прискочил первым доложить, показаться более значительным, чем есть по своей новой должности…

— А шофер где? — раздраженно спросил начальник стройки. — Зачем-то вагон пригнали. Я не Сталин. Дороги замело? Можно по льду, по Зинтату.

— Может хлынуть вода по льду… Поздравляем с орденом, Альберт Алексеевич.

На соседних путях стоял известный всей округе красный вагончик дирекции строительства — специально прикатили. Они бы еще снарядили оркестр.

— Откуда вода? Какая вода?..

Товарняк медленно скребся к Саянам. Чернильного цвета, вечереющие горы постепенно обступили железнодорожную линию и выросли до неба. Вдали, в темноте, стреляла электросварка. Грохот поезда отдавался в глубоком каньоне.

— Что еще?

— Немного стоит котельная.

— Немного стоит? Немного беременна?

— Извините, не так выразился. Вот и уезжают.

— Сколько?

— Двести, — (заштриховано) попытался (вписано позже: подобострастно) подстроиться краткими репликами. — Демобилизовались… не хотят оставаться. Завтра. И эта статья в «Комсомолке»… Владик Успенский. С бородкой. Помните, при нем говорили на штабе, что брезента нет…

Брезент — дефицитнейший материал, зимой нужен бетон укрывать, необходим для строительства блоков, шатров. А.А. приказал в магазинах накупить палаток, любых, хоть самых дорогих, польских — розовых… раздирать и шить полога, журналист ничего не понял, вот и сочинил романтическую блажь со стихами, воткнув еще и фотографии смеющихся лиц.

— Еще раз появится на стройке — остричь бороду! — зло сказал А.А. — И — «телегу» в редакцию! Даже если не пьет. Что еще?

— Две комиссии были. Мы их не можем удовлетворить. Вас ждут.

— Надеюсь, я их тоже не смогу удовлетворить, — зло усмехнулся Васильев. Сколько можно?! То из обкома, то из министерства. И в каждом случае требуют немедленно собрать данные по стройке, в красной папочке, в пяти экземплярах. — Надо было сказать: эпидемия холеры, москвичи боятся.

— Это местные. Вчера явились. Из-за той заметки в «Луче Саян», что на восемнадцатой секции бетон кладут прямо на дно Зинтата.

Бетон укладывают на вычищенный и вымытый гранит дна, где еще недавно гуляли трех-четырехпудовые таймени, где бешеное течение несло, как осеннюю листву, стальные блесна, сорванные рыбой. А надо бы гранит поскалывать, сделать шершавым, пишет некий рабочий. Читал, читал А.А. эту заметку.

— И еще. Бубнов из института: нельзя слоем в три метра…

Понятно: спорят, каким слоем сыпать бетон, трещин боятся.

— Бубнов говорит: разница температур получается большая. Там же, Альберт Алексеевич, зуб плотины… надо надежнее ко дну, тэ-сэзэть…