Золотой берег
Шрифт:
— Но она же любит тебя.
— Да, вероятно. Но мою любовь она считает чем-то само собой разумеющимся.
— Ах, — вздохнула видящая все насквозь Эмили. — Ах!
— Перестань ахать! — Мы оба рассмеялись, затем я сказал совершенно серьезно: — Я стал другим вовсе не для того, чтобы привлечь ее внимание. Я на самом деле стал другим.
— Объясни, что ты имеешь в виду.
— Ну вот, например, вчера вечером я напился и заснул под открытым небом. Потом вышло так, что я рычал по-собачьи и до смерти напугал одну почтенную матрону. — Своему давнему другу Эмили я мог откровенно рассказать, что со мной произошло сегодня утром. Мы так хохотали,
Эмили схватила меня за руку.
— Знаешь такую шутку: «Назовите лучшее средство групповой терапии для мужчин». Мужчины отвечают: «Вторая мировая война».
Я на всякий случай улыбнулся.
Эмили продолжала:
— Кроме всяких возрастных проблем, Джон, есть еще одна очень важная вещь — мужчина в какой-то момент стремится во что бы то ни стало показать свою мужскую суть. Свою суть именно в биологическом смысле. Ему нужно пострелять на войне, дать кому-нибудь по башке, в крайнем случае — поохотиться или полезть в горы. Именно поэтому у тебя получилось такое утро. Я жалею, что у моего бывшего мужа никогда не было такого срыва. Он в свое время всерьез вообразил, что его бумажки — это и есть самое главное в жизни. Это ничего, что ты сорвался. Только теперь надо сделать так, чтобы извлечь из этого срыва пользу для себя.
— Ты просто гениальная женщина, Эмили.
— Я просто твоя сестра, Джон. И я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя.
Мы помолчали, чувствуя себя довольно неловко, затем Эмили спросила:
— Твой новый сосед, этот Беллароза, он имеет отношение к твоим нынешним проблемам?
Имеет. Хотя я не совсем еще осознавал, каким образом появление Фрэнка Белларозы могло толкнуть меня на переоценку жизненных ценностей.
— Возможно… — ответил я вслух. — Понимаешь, этот парень плевать хотел на все законы, он живет на грани, а в то же время кажется совершенно довольным жизнью. Он чувствует себя как рыба в воде. Сюзанна считает его интересным человеком.
— Понимаю, тебя это здорово задевает. Как и всякого нормального мужчину. Но Сюзанна говорила, что к тебе он очень хорошо относится. Так?
— Вероятно.
— И ты хочешь не отстать от него.
— Нет… но…
— Будь осторожней, Джон. Сатана умеет расставлять сети.
— Это понятно. — Я переменил тему. — Ты долго пробудешь здесь?
— Гэри и я улетаем завтра утром. Если хочешь, заходи к нам сегодня в гости. Мы поселились в восхитительной дыре — в кемпинге на берегу. Едим крабов, запиваем их пивом, бегаем по пляжу и кормим комаров. — Она помолчала. — И занимаемся любовью. Если хочешь, приходите вместе с Сюзанной.
— Посмотрим.
Эмили положила свою руку на мою ладонь и заглянула мне в глаза.
— Джон, тебе надо уезжать отсюда. Этот мир себя уже изжил. Так, как здесь, в Америке уже нигде не живут. Тут скопилась трехсотлетняя история секретных протоколов, старых обид и закостенелых традиций. Вы живете на Золотом Берегу, как в золотой клетке.
— Все это я знаю.
— Подумай над этим хорошенько. — Эмили направилась к двери. — Ты собираешься еще немного поиграть в прятки?
Я улыбнулся.
— Еще чуть-чуть.
— Я принесу тебе выпивку. Опять виски с содовой?
— Угадала.
Эмили вышла и вернулась через минуту с высоким бокалом, полным льда и содовой, а также с бутылкой виски.
— Не уходи, не попрощавшись, — попросила она.
— Не исключено, что мне так и придется поступить.
Мы
Я встал, встряхнулся и снова окунулся в кипящий котел большого семейного сбора.
Я пошел наверх, зная, что там обычно бывает меньше народа. Раньше здесь была детская, в которой некогда играл и я. Оказалось, что комната сохранила свое предназначение — здесь сидели с десяток ребятишек. Они не играли в игру моего детства «веришь не веришь», они смотрели по видео фильм ужасов. Вероятно, один из них притащил кассету сюда за пазухой.
— Счастливой Пасхи! — пожелал им я. Несколько голов повернулось ко мне, но остальные, видимо, уже не воспринимали человеческую речь и жадно поглощали рецепты изощренных убийств.
Телевизор я сразу выключил, пленку перемотал. Никто из ребят не проронил ни слова, но несколько человек, видимо, прикинули в уме, как лучше разрезать меня электрической пилой.
После этого я подсел к ним и рассказал несколько историй о том, как когда-то я играл в этой самой комнате.
— А однажды, — вещал я, обращаясь к Скотту, которому было лет десять, — твой папа и я придумали, что мы заперты в лондонском Тауэре и сидим на одном хлебе и воде.
— Зачем? — спросил он.
— Ну, мы себе это вообразили.
— Зачем?
— Так вот, мы начали делать из бумаги самолетики и писать на них послание с просьбой о помощи. Эти самолетики мы запускали из окна. Чья-то служанка нашла одну из наших записок и вызвала полицию. Она подумала, что на самом деле кто-то попал в беду.
— Ну и глупая, — заключил Джастин лет двенадцати. — Наверное, она была из Мексики — эти, которые говорят по-испански, все такие.
— Да, но они же по-английски читать не могут, дурная твоя голова, — вмешалась девочка.
— Служанка, — с досадой продолжал я, — была черной. Здесь в округе работало много черных служанок, они все умели читать по-английски, а эта была вдобавок очень беспокойной женщиной. Так вот, приехала полиция. Тетя Корнелия позвала нас вниз, чтобы полицейские поговорили с нами. Нам прочитали нотацию, а затем, когда полиция уехала, нас на самом деле заперли, только уже в подвале.
— Что это такое, подвал?
— Она заперла вас? За что?
— А вы потом отомстили этой служанке?
— Да, — ответил я, — мы отрезали ей голову. — Я встал. — Ну, хватит пасхальных рассказов. — Никто из детей не понял моих изысканных шуток. — Вы сыграйте лучше в «монополию», — предложил я.
— Вы нам вернете пленку?
— Нет. — Я вышел из комнаты, забрав с собой кассету. Счастливей я не стал, зато кое-что понял.
Я почувствовал, что снова сижу запертым в подвале. Но поразмышлять об одиночестве мне не пришлось, так как в коридоре я столкнулся с Терри, жгучей блондинкой, она жена моего кузена Фредди, это один из безмозглых сыновей дяди Артура.