Золотой цветок - одолень

Машковцев Владилен Иванович

— Ермошка, бери перстень! — крикнула ворона. Кольцо выпало из клюва, блеснуло, утонуло в речке!

— Что ты, дура, натворила? — рассердился Ермошка.

— Прости! Прости! — заизвинялась виновато каркунья.

— Не прощу! Ныряй за кольцом в речку!

— Ермоша, вороны не умеют нырять. Вороны умеют летать и развлекательно разговаривать.

— Я тебе выщиплю хвост, чертовка! Я тебе голову оторву! — замахал руками Ермошка, подпорхнув к вороне.

Но птица увернулась, метнулась в сторону. Поймать ее было невозможно. Она то пряталась за облачко, то взмывала вверх, то кружилась дразнительно рядом.

— Не гоняйся за вороной! — взмолилась Глаша.

Она даже не сказала этого, а подумала так. Но Ермошка услышал голос.

Слова сами прозвучали, сами взлетели в небо. Они пронзили душу глубоким смыслом. Они были оборотнями.

— Не гоняйся за вороной! — рыдала Дуняша, показывая пальцем на сестру.

— Не гоняйся за вороной! — вырывал, клещами ребра у слепого гусляра Меркульев.

— Не гоняйся за вороной! — взывала тоненько Кланька уходящему в море Нечаю.

— Не гоняйся за вороной! — грозил Тихон Суедов сыну, закопав клад в огороде.

— Не гоняйся за вороной! — бросил крест в лужу пьяный Овсей.

— Не гоняйся за вороной! — шептала Фарида, обнимая Соломона.

— Не гоняйся за вороной! — шипела знахарка, несясь галопом на огромной пятнистой свинье.

— Не гоняйся за вороной! — надрывался кузнец Кузьма, таща к лодке огромную глыбу руды...

Ермошка проснулся, высунулся из-под овчины. Время за полночь, к утру. Давно погасли в кострах угли. Тишина ночной осени. Спят казаки, умаялись. Есаулы пьяные, изредка рыкают во сне, яко звери. А небо волхвит загадочно крупными звездами. Охрим уверяет, будто на звездах живут разные существа, разумные люди. Забавный дед! Говорит, что земля — круглая. Брехун старый! Ежли бы земля была круглая, то люди бы, которые внизу, упали бы с нее! Земля, знамо, плоская. Ну, а на звездах, мабуть, и прозябают существа, нехристи. Слоны с ними, верблюды и кабаны нехорошие. Коней золотых там нет! И быть не могет! Для золотого коня надобен человек золотой. Да, а к чему бы это мне приснилась ворона знахаркина? Ну и Кума! Где она пропала? Донесла ли она мою записку Олеське? А Хорунжий наказывал:

— Ты с вороной, Ермоша, не разлучайся! С ней письмо в станицу можно послать. У меня для докладов токмо два кречета. А в глухомани завсегда семь опасностей, сто неожиданий смертельных.

Промолчал Ермошка, не сознался, что отправил ворону с любовной запиской к Олеське. Мож, обойдется. Мож, зазря пужает опасностями Хорунжий.

Какие опасности? Из откуда неожидания угрозные? Пять стран трепещут перед казаками Яика! Московия мужиков черных в Сибирь на телегах отправляет без охраны. А Яик и Турция покамест не встали на колени пред русским царем. Турок оно, конечно, преклонить потребно. Они ить басурманы. А казаки — христиане. За Русь болеют. И Московию к Яику мы, казаки, присоединим! Меркульева царем выберем. Овсея — патриархом. Охрима — дьяком посольского приказа... Про землю круглую запретим ему глаголить, выпорем для порядку. Нечего умничать! Неизвестно кто и где живет! Где живет, к примеру, слепой гусляр? У Зоиды Поганкиной! А иногда спит под лодками, на полу в шинке. А кто это нас охраняет? Сторожевой-то сидит на камне с пищалью, прислонился к березе и спит! Созвездие Лося над ним золотые рога раскинуло. На воде челны успокоительно покачиваются. Боже святый! Никак в дозоре сам Илья Коровин! Так и есть! Вот это да! Других бьет смертно за сон на страже, грозится головы отрубать, а сам пускает храпака. Надобно устроить смех казакам. Вот возьму аркан. Прикручу спящего потихоньку к березе. А сам залезу снова под тулуп. Хохоту породится завтреча! Чей же аркан взять? Лучше всего у Тимофея Смеющева.

Ермошка встал, взял аркан, подошел тихонько к спящему атаману. Сидит Илья Коровин и блаженствует во сне. За поясом пистоль, пищаль обнимает. Щекой к железу ласкается. На боку ятаган, гаман с порохом и свинцом. Под ногами в костерке угли тлеют. Недавно уснул, значит. А мне спину сокрушил березовой дубиной за опущение век. Не за сон, а именно за легкую дремотку на миг! Вот и пришло к тебе возмездие, атаман!

Повыркивал

боровом могутный Илья. А двадцать семь петель приторочили его к березе. И на каждой петле мертвый узел. Крепок аркан Тимофея Смеющева, можно трех жеребцов удержать. Андийский слон не порвет. Если и проснется Илья, не смогет высвободиться. Надобно будет призывать казаков на помощь, принимать позор! Опутаны руки с пищалью и тулово восьмипудовое.

Улыбнулся довольно Ермошка. Забрался снова под тулуп. Бориска зубами скрипнул. Надобно показать его знахарке. Прокоп Телегин не шевелился, спал мертвецки. У него лодка с кривиной. Парусом и веслом весь день ворочает. А вообще — хорошо жить! Из Олеськи жена раскрасивая выйдет. Жениться охота. Дом без бабы запустел. Ушел вот в поход, а Глашку Дарья Меркульева взяла на кормление. Доброе слово у татар — хозя! Без хозяйки нету дыма! Не будет блинов! Давно не ел блинов Ермошка. В последнюю добрую масленицу мать напекла кучу. Ермошка лежал тогда на полатях, смотрел молча на стол, слюнки текли. Мамка натопила коровьего масла в чаше.

— Иди, ешь на здоровье!

Ермошка слетел с полатей за миг, схватил блин, обмакнул в масло, проглотил.

— Вымой пакли! — осердилась мать, увидев его грязные руки.

Господи! Для чего люди умываются? Сполоснуть образину раз в месяц для освежения, мож, надобно. После смерти матери Ермошка вообще с полгода не умывался. И никто этого не заметил! И Овсей тож никогда не умывается, а живет, носит крест протопопа. Гришка Злыдень и Михай Балда не любят полоскать хари рукомойниками. Нечай и другие храбрые казаки не почитают баню. Вот купаться в речке приятственно всегда! А Илья Коровин не позволяет в походе булькаться. Не зазря ему наказание выпало. Проснется, поймет, что привязан, озвереет!

Закрыл Ермошка глаза, в сон потянуло. От Бориски жаром веет, тепло с ним. А у Олеськи, вспомнилось, руки холодные. Не девка, а лягушка длинноногая с белой косой. С ней, поди, околеешь... Совсем уж было сон одолел... Но послышалось вдруг тревожное ржание коня.

«Чалый медведя чует, должно?» — подумал Ермошка.

Он выглянул из-под тулупа. Медведей здесь — тьма! И ясно: есть в борах ягоды, мед, косули и сохатые. Потому и медведей навалом жирных. Стал присматриваться. На воде у челнов чернелась тень. Боже, спаси! Мохнатое чудище зашевелилось. Волосатый призрак шел к украйной лодке. Но привидение имело плоть, потому как слышались отчетливо тихие всплески воды. Ермошка чуть штаны не обмокрил:

— Медведь крадется на задних лапах к челну! Сейчас схватит казака, разорвет! Кто ж там спит? Егорка Зойкин! Ай-ай! Мамочка!

Вскочил Ермошка, заметался. Пытался он выхватить пищаль у Ильи Коровина, но она была привязана прочно к березе. Нащупал за поясом атамана пистоль, с трудом вытащил... Взвел курки. Закричал блажно:

— Эй, медведь! Руки вверх! Стреляю!

Подбежал Ермошка к причалу, прицелился молниеносно и выстрелил. Медведь бросился в воду, поплыл вразмашку к другому берегу. От страху с медведя шкура слетела, ушла по течению. Вскоре скрылся зверь в сумерках ночи. Есаулы прыгнули к пищалям, оголили сабли, но не могли ничего понять спросонья и похмелья. Илья Коровин рычал, рвал вервь. Разорвал с трудом все петли. Пищаль в гневе погнул и сломал. Березу выдернул из земли с корнем. Но и кожу на себе покровавил до мяса.

Василь Скворцов костер распалил. Тимофей Смеющев дозоры в разные стороны направил. Вернулись вскоре есаулы и мальчишки. Тишина. Ночь. Нет никого. Ермошка рассказывал:

— Вначале я летал с вороной знахаркиной. А медведь хотел съесть Егорку Зойкина. Я выстрелил. Велел руки поднять. Зверь непонятный бросился в воду. Шкура с него слезла от перепугу. Но уплыл он к тому берегу вразмашку.

— Прелюбопытно! Медведь поплыл вразмашку!

— Не плавают медведи вразмашку, дурень!

— А я говорю: медведь удирал вразмашку! Клянусь! Сам видел... вот так — мах, мах, мах!