Золотой цветок
Шрифт:
– Только ради того, чтобы увидеть такое, сюда стоило забраться, – произнес пораженный Вася.
– Отдохнули, и хватит… Идти надо… – как всегда, первым очнулся Синицын.
– Нам надо спуститься вниз. Там между вон тех скал есть проход, – указал я рукой на виднеющиеся скалы.
Мы стояли на краю огромной ямы диаметром метров в триста. Ее слева и справа окружали отвесные скалы, переходящие метрах в ста от нас в горы. В одном месте скалы расступались, образуя проход, ведущий вниз к ущелью.
Вдалеке послышался знакомый, уже ставший неприятным и пугающим, звук летящего вертолета. Мы разбежались по сторонам в поиске удобного спуска. Пока искали, вертолет появился из-за горы и завис над противоположным спуском. Повисев там минуту, он направился
– Над учеными висел, – сделал вывод Синицын.
Через несколько минут он тарахтел над нами, затем покружил немного над ближайшими горами и скрылся в ущелье за скалами – там, куда мы направлялись. Через несколько минут появился снова и скрылся в том же направлении, откуда появился.
– Вот теперь мы обложены со всех сторон. Позади ученые, впереди – неизвестно кто. Но уж что не друзья, это точно! – посетовал Толик.
С другой стороны ямы махал руками Василий Александрович, подзывая всех к себе.
– Есть идея! – сказал он, когда все подошли. – Как вы заметили, впереди, по всей видимости, высадились и уже приготовились нас встречать гости. Поэтому сейчас быстро спускаемся в котлован и прячемся, а те, кто позади, пусть проходят вперед…
– Если это одна и та же компания… – предположил Валера.
– Это не одна и та же компания! – убежденно отрезал Синицын.
– Может быть, и так… Но они могут и подружиться, когда встретятся, – сказал мой тезка.
– Будем надеяться, что, когда они встретятся, те, что впереди, примут их за нас и, зная, что мы можем дать сдачи, не станут жалеть, – с этими словами Василий Александрович умело закрепил веревку на огромном камне.
– А может, откроем Цветок и посмотрим другой путь? – предложил я.
Дед с недоумением посмотрел по сторонам, показывая своим взглядом, что тут не может быть другого пути.
– Если идея не сработает, тогда и будем искать другой путь, – археолог скинул рюкзак и стал спускаться по привязанной Васей веревке.
– В любом случае, пропустив наших «товарищей» вперед, мы выиграем время, а если идти вперед самим… Неизвестно, что нас там ждет… Пусть пройдут, тогда, может, и откроем… – Василий Александрович подмигнул мне.
Все по очереди спустились по веревке, дед, оставшийся последним, спустил нам рюкзаки, взялся за веревку и спрыгнул с края обрыва вниз. Я замер в ужасе, думая, что он разобьется, но он затормозил перед самой землей и плавно опустился на камни.
– Не забыло еще тело, где нужно собраться… – повернулся он к нам с улыбкой.
– Ты в своем уме?! – воскликнул Синицын, оправившись от шока, вызванного прыжком Василия Александровича. – А если бы забыло? Собирали бы тебя сейчас на камнях…
– Не боись, все под контролем, – бодро ответил дед. – Видишь – я еще в форме…
– Ведешь себя, как пацан, хоть и дед уже… – проворчал археолог.
– Кто дед? Я?!
Василий Александрович ловко запрыгнул на камень и принялся вытанцовывать вприсядку. Закончив танец, прыгнул, прогнулся назад, стоя на руках, и выпрыгнул обратно.
– А-а-а!.. Слабо? – он спрыгнул с камня, как акробат в цирке, хлопнул в ладоши и подмигнул Синицыну.
– Нет слов – ловок! – археолог одобряюще покачал головой.
Вся компания дружно захлопала в ладоши.
– То-то же. А ты говоришь – дед… – Василий Александрович ловко накинул на плечи рюкзак, сразу став серьезным и собранным. – Нужно искать укрытие!
– Давайте разойдемся, так быстрее найдем, – предложил Валера.
Компания молча разошлась по котловану, включив рации для связи. Через минут десять по рации стал вызывать Толик.
– Нашел местечко! – заговорил он. – Идеальное! Только девок не хватает, а так – можно жить.
Вскоре все собрались в найденном Толиком месте – между огромных валунов образовалось подобие комнаты с крышей из обломка скалы.
– Идеально… Идеально… – приговаривал Василий Александрович, мастеря что-то из камней, складывая их вокруг большой щели между валунами.
Закончив работу, он устроился между сложенными камнями с биноклем. Но ненадолго. Через
Дед, уступив мне место, принялся за приготовление еды, и это в то время, когда все лежали еле живые от усталости после безостановочного, стремительного перехода и не в состоянии были даже словом перекинуться, не говоря уже про то, чтобы что-то делать.
– Вот скажи мне, Василий Александрович, – заговорил Синицын. – У людей под старость замедляются все процессы, появляются болезни, многие после шестидесяти лет передвигаются с трудом. А ты ведь вдвое старше меня, но, пройдя такое же расстояние, что и я, в том же темпе, даже не присел. А я вот даже встать не могу от усталости… Да что я! Вон – даже спортсмены по стенке сползли, – он кивнул в сторону Валеры с Толиком, которые, не снимая рюкзаков, сидели, оперевшись о камни. – Как такое возможно? Как у тебя это получается? Я не понимаю…
Дед лукаво усмехнулся:
– Наверное, надо начать с того, что я с собой не делаю… Я никогда не пил и не курил… Это я категорически не приемлю и не понимаю. Люди заставляют себя начать курить, и потом они же заставляют себя бросить эту привычку. Это глупо. Сигареты абсолютно ничего не дают, кроме вреда и зависимости. Про алкоголь я понимаю еще меньше. Заливать в себя горечь, чтобы начало мотать из стороны в сторону, перестала работать голова, и утром – жуткое похмелье. Это все мне кажется по меньшей мере глупо, – он сделал маленькую паузу и продолжил: – А что касается того, что я с собой делаю, так я еще в штрафбате понял, что жизнь – это движение. Как только остановился, перестал двигаться – все! Смерть не заставит себя долго ждать. Я убеждался в этом десятки и сотни раз – тот, кто быстрее и больше двигается, живет дольше и счастливее. И нет разницы – война ли идет или мирное время пришло. Закон этот работает всегда. Когда мы шли в наступление, не было ни одного случая, чтобы я прятался или пережидал. Если куда-нибудь спрячешься, туда обязательно залетит снаряд… И как только я понял, что жизнь – это движение, раз и навсегда для себя решил: что бы ни случилось, я всегда буду двигаться. Когда не было наступления, я начал бегать, упражняться, учиться кидать нож, камни, стрелять из всех видов оружия… Приемы всякие мы с мужиками разучивали… Не обращая внимания ни на голод, ни на усталость, заставлял себя двигаться… Ну. А как в диверсанты перевели, так там уже по работе остановиться было некогда – постоянно в движении. Там я понял, насколько наш физический запас зависит от нашего сознания. Ведь когда мы устаем, голодны или у нас что-то болит, мы концентрируемся на том, что нас мучает, тем самым увеличивая нашу невмоготу. В один момент, когда я уже почти сдался от усталости и голода и готов был умереть, у меня в голове появилась мысль, что если во мне есть что-то, что меня может убить, то должно быть и что-то такое, что может спасти. Сейчас для вас и для меня тоже эта мысль ничего не значит. Но в тот момент, когда меня в болоте засасывала трясина и единственным спасением была ветка хилого деревца, когда уже казалось, что сил себя вытащить больше нет, эта мысль пронзила мое сознание, как током. Я понял, что я буду жить, несмотря на усталость, голод, проклятое болото. Я осознал, что во мне есть что-то, что меня спасет. И я все-таки вылез из трясины и побежал дальше, уже не думая про усталость и голод. Я думал о том, что буду жить. При каждом шаге я думал, что именно этот шаг наполняет меня энергией и жизнью. В тот раз я преодолел семьсот километров по пересеченной местности за шесть дней. Меня, когда в части увидели, расстрелять хотели – не поверили, что сам добрался, думали – фашисты высадили, завербовали. Вот и сейчас мы идем, а я думаю не о том, что устал, а о том, как мое тело наполняется силой. Это работает, поверьте мне.