Золотой ключ. Том 3
Шрифт:
— Семья Грихальва находилась под защитой охранной грамоты в течение сотен лет. Мы помогали им, а они — нам. Я не вижу в этом ничего подозрительного.
Чего не скажешь о тех, кто жил триста лет назад. Многие дворянские семьи вымерли за это время. Иные уже давно не пользуются благорасположением Великого герцога. Каким же таинством обладают Грихальва, что позволяет им столько лет оставаться в фаворе у до'Веррада?
— Любая женщина, — продолжал Асема, будто вовсе не слышал реплики Рохарио, — отвергнутая своим мужем, который предпочел ей любовницу, может найти утешение
«Тио Кабрал?»
— Вы не сможете это доказать, — невозмутимо произнес Рохарио, сожалея, что у него нет меча, коим он мог бы пронзить сердце этого негодяя.
Но что, если Асема успел распространить свои грязные измышления?
— Доказательств у меня действительно нет, — сообщил Асема все с той же омерзительной улыбкой, — однако они мне и не нужны. Достаточно посеять сомнения, дон Рохарио. Пусть люди задумаются — и, можете не сомневаться, я уже начал задавать разные вопросы. Очень скоро вашими родными заинтересуются Премио Санкто и Премиа Санкта. А как только вмешается екклезия, все улики окажутся в руках Матры эй Фильхо. Я полагаю, они попросят Ренайо поклясться на кольцах — ведь это требование не кажется вам чрезмерным, не так ли, дон Рохарио?
Действительно, требование вполне безобидное. Если только обвинения Асемы ложны. Рохарио почувствовал, как похолодело сердце. Какой смысл распространять подобные грязные слухи, зная, что простая клятва на ступенях Катедраль Имагос Брийантос развеет их? Поведение старика имеет смысл только в том случае, если его обвинения правдивы.
Глава 84
Если хочешь что-нибудь спрятать, оставь это на виду. Элейна скоро поняла, что скопировать портрет Сааведры Грихалъва нужно открыто, в качестве упражнения, предложенного Верховным иллюстратором.
Верховный иллюстратор Сарио. Как странно быть ученицей человека, которого назвали в честь великого живописца, создавшего этот шедевр. Найти подходящую дубовую доску оказалось самым трудным делом — из-за ее огромного размера. К счастью, Сарио подготовил как раз такую — для каких целей, Элейна не осмеливалась спросить — и даже покрыл ее поверхность кипяченым маслом льняного семени. Он с радостью отдал ей доску, и Элейна тут же сообразила, что на нее легко ложится тонкий слой масляных красок.
Она выполнила множество эскизов “Первой Любовницы”, и каждый раз Сарио поправлял их, добавляя то линию, то едва уловимую тень, а то вносил какое-нибудь небольшое изменение. Его копия картины была невыразимо прекрасной — иногда Элейне казалось, что сам портрет написан той же рукой. В конце концов, убедившись, что сможет все сделать правильно, она взяла мягкую тряпочку и начисто вытерла поверхность.
Элейна почувствовала, что готова скопировать портрет Сааведры Грихальва. Целых тридцать два дня она только рисовала, немного ела и очень мало спала. Иногда ее навещала Беатрис, поскольку Элейна все рассказала сестре, но у Беатрис была масса своих обязанностей, а Элейна не хотела, чтобы
Безупречной копии, естественно, не получится. Впрочем, Элейна на это и не надеялась. Она изучила портрет до мельчайших подробностей, но ей не дано было узнать, какие сочетания красок, какую грунтовку, тона и лак, какие тени и освещение использовал Сарио, рассчитывая создать именно такой эффект. Как он добился того, что зрителю кажется, будто лицо Сааведры лишь на мгновение мелькнуло в зеркале. А едва заметные следы, оставленные пламенем на свече, уже погасшей, точнее, сгоревшей дотла? А великолепный пепельно-розовый бархат ее платья, на котором ярко сияют радужным светом крошечные жемчужины?
"Кто ты?” — спрашивала Сааведра, вернее, спросила бы, окажись она на самом деле живой пленницей картины и имей возможность смотреть на мир благодаря зеркалу.
— Я Элейна Грихальва, — прошептала она, чувствуя легкое смущение от того, что говорит вслух. Впрочем, рядом никого не было. Длинный зал Галиерры казался пустынным и каким-то заброшенным. Попавшая в ловушку, охваченная ужасом, одинокая и всеми забытая, Сааведра наверняка будет рада словам сочувствия. Может быть, все это выдумки, но Элейна не могла молчать, слова сами собой срывались с губ.
«Ты пытаешься выпустить меня на свободу?»
— Нет, к сожалению, это не в моих силах, потому что я женщина и не обладаю Даром. Не сомневайся, я бы непременно тебе помогла, я хочу тебе помочь.
"Я тоже художница”.
Значит, мы сестры, подумала Элейна. Принадлежим к одному и тому же роду, хоть нас разделяют века.
— Почему Сарио пленил тебя?
"Потому что любит меня, насколько он вообще в состоянии любить кого-нибудь, кроме себя и своего искусства”.
Вот так Элейна представляла себе разговор с женщиной на портрете. Может быть, сошел с ума не только Сарио? Временами она сомневалась в состоянии собственного рассудка. Но продолжала работать.
Если хочешь что-нибудь спрятать, оставь это на виду.
— Великолепно. Иногда мне кажется, будто я сам это нарисовал.
— Мастер Сарио, вы меня напугали. — Элейна коснулась рукой губ: может быть, он услышал произнесенные ею опасные речи. Но Сарио видел только две картины.
— Я доволен твоими успехами, Элейна. Твоя копия может обмануть любого, лишь очень внимательный глаз определит, что это не оригинал. Я не зря поверил в твой талант.
— Благодарю вас. Работать с вами большая честь.
— Верно, — согласился он.
Сарио больше не притворялся незначительным молодым представителем Вьехос Фратос. Он напоминал Элейне Андонио Грихальву, который был Верховным иллюстратором до Андрее. Человек сурового нрава, Андонио железной рукой, абсолютно уверенный в собственном превосходстве, управлял Палассо Грихальва, своими братьями и учениками. Вернее, таким он казался десятилетней Элейне, на которую обратил внимание, а она поступила весьма опрометчиво, позволив себе не согласиться в чем-то с его мнением.