Золотой омут
Шрифт:
«А вдруг он не только разбудил, а еще и хочет поднять с постели?» — пронеслась в голове у Гордеева ужасная мысль, которую он поспешил отогнать. Хотя, скорее всего, так оно и было — просто так, от нечего делать, Александр Борисович не звонил. Его звонки всегда были связаны с конкретными действиями. А чтобы совершить какое-то действие, надо как минимум встать с постели. Так что выспаться всласть Гордееву сегодня была явно не судьба.
— Просыпайся, а то все на свете проспишь, — продолжал Александр Борисович.
— А что? — Гордеев зевнул так, что едва не вывихнул челюсть. — Рано ведь еще… Еще только
— Знаешь поговорку? — Голос Турецкого звучал настойчиво. — Кто рано встает, тому Бог дает.
— Ну и что? — ответил Гордеев.
— Я хочу сказать, кому рано, а кто-то уже массу новостей разузнал. Пока другие дрыхли.
— Что, очень важных новостей? — сладко зевая, поинтересовался Гордеев, хотя и так понимал, что Турецкий будет звонить, только если новости у него очень важные.
— А как же! — весело подтвердил Турецкий. — В нашей работе все новости важные и нужные. И, кстати, очень часто срочные. Вот как сейчас.
— Это как? — спросил все еще мало что понимающий Гордеев, пытаясь раскрыть слипающиеся веки. Это у него получалось плохо.
— В том смысле, что реагировать на них надо сразу же, не мешкая. Понимаешь?
— Утром? В начале восьмого? — тупо повторил Гордеев.
— Конечно! Именно в начале восьмого. Это ведь только вы, адвокаты, можете позволить себе валяться в постели.
— А вы не можете? — язвительно поинтересовался Гордеев, кутаясь в одеяло. — Вы что, по ночам не спите?
— Мы, как поется в известной песне, работаем почти без выходных, — парировал Александр Борисович.
— Саша, пожалуйста, не тяни резину, говори, что случилось? — прервал его Гордеев, который уже почти проснулся и с тоской поглядывал в окно, где постепенно светлело серое осеннее небо. — Неужели что-то экстраординарное?
— Конечно.
— Это как-то связано с моим делом?
— Да.
— С делом Лучинина?
— Ну это кому как…
— Говори быстрее.
— Короче говоря, вчера вечером был застрелен Константин Иванович Апарин.
— Хм… А я-то тут при чем? — разочарованно протянул Гордеев.
— А ты подумай хорошенько.
— Нечего и думать. Ко мне это не имеет никакого отношения. Работа начальника столичного РУБОПа имеет такое неприятное свойство — в вас иногда стреляют и даже могут застрелить насмерть. Что тут удивительного?
— А то, — вдруг разозлился Турецкий, — что, как мне удалось узнать, Апарина застрелили непосредственно перед тем, как он должен был встретиться со следователем Евгением Николаевичем Володиным. Кстати, как ты сам сказал, его очень хорошим знакомым.
— Вот это уже интереснее… — Гордеев сел на кровати. Сон быстро улетучивался. — Ну-ка рассказывай!
— Ага! — обрадовался Турецкий. — Теперь понял, что я тебе не стану звонить без причины ни свет ни заря?
— Понял, понял… Значит, действительно произошло нечто любопытное для нас?
— А о чем я тебе твержу уже битых десять минут? Давай в темпе собирайся и срочно приезжай в прокуратуру. Через сорок минут жду тебя у себя. Думаю, за это время ничего особенного не произойдет.
— А что-то может произойти еще?
— Кто знает… — уклончиво ответил Турецкий. — Короче говоря, все подробности при встрече. Жду.
Послышались короткие гудки. Гордеев посмотрел на трубку,
Как начнешь день, так он и пройдет. Эту истину Гордеев усвоил давным-давно, и никогда еще ему не приходилось усомниться в ее правильности. Сегодняшний день обещал быть суетливым и беспокойным.
Единственное, о чем жалел следователь Володин, возвращаясь домой под утро, после допроса, который устроил важняк Генпрокуратуры Александр Турецкий, — так это о том, что рассказал ему о предстоящей утром поездке в Бутырскую тюрьму, чтобы допросить Вадима Лучинина. Не хотел рассказывать, а рассказал. Совершенно случайно. Просто с языка сорвалось. Неудивительно для человека, в которого недавно стреляли и который чудом остался в живых.
«Но все-таки следовало быть начеку, — думал Володин, возвращаясь домой, — надо было взвешивать каждое слово. Теперь он может схватиться за это как за ниточку и тянуть, тянуть… И в конце концов вытянуть то, что ему знать совершенно не надо».
То, что Турецкий на такое способен, Володин не сомневался ни секунды. Александр Борисович произвел на него исключительно сильное впечатление. Володин, конечно, и раньше слышал о Турецком — все-таки работали в одной системе, — но встречаться до сих пор никогда не приходилось.
— Я не буду расспрашивать вас о деталях происшедшего, — сказал ему Турецкий, внимательно глядя прямо в глаза, — тем более вам будет трудно вспоминать об этом прямо сейчас… Не стану сейчас спрашивать и о том, что вас привело на Пушкинскую набережную и какова была цель вашей встречи с Апариным. Это мы оставим на потом. Время дорого, а я не могу вас задерживать в таком состоянии. Но я прошу вас рассказать о ваших соображениях. Ведь у вас, как у следователя, уже появились какие-то версии?
Этого вопроса Володин не ожидал. Он рассчитывал совсем на другие вопросы, на обычный допрос, который он сам проводил сотни раз. Вопрос — ответ, вопрос — ответ… Это похоже на игру в пинг-понг, когда мячик летает через стол по траекториям, которые ему сообщают ракетки игроков. Поймает мячик ракетка или не поймает — зависит от того, кто послал, насколько хитрым был удар. Зато, если ты поймал мяч, то можешь сам послать его так, чтобы соперник его пропустил. И ты тогда получаешь очко.
Вопрос Турецкого никак не соответствовал такому взгляду на допрос. Он смешал все планы Володина и несколько выбил его из колеи. Ну надо же! Этот Туредкий знает когда и что спросить. Вопросы его больше похожи не на пинг-понговые мячики, а на пули, поймать которые нет никакой возможности. Да и успеть увернуться тоже очень трудно. Особенно когда вопрос задан неожиданно и в самую точку.
Конечно, Володин что-то придумал на ходу, но, судя по взгляду, Турецкого интересовало не то, что конкретно он говорит, а интонация, жесты, ритм речи. Володин чувствовал, что Александр Борисович читает по каким-то неуловимым признакам лучше, чем если бы ему говорили открытым текстом. И от этого волновался, сбивался, что, разумеется, не могло ускользнуть от внимания проницательного Турецкого. Только большим усилием воли Володину удалось взять себя в руки и начать говорить складно и спокойно. Турецкий, кажется, это заметил, поэтому после нескольких малозначительных вопросов неожиданно задал такой: