Золотой ребенок Тосканы
Шрифт:
— Это правда, — кивнула я. — Если бы кто-то громко заговорил или засмеялся, все бы уставились на него, как на ненормального.
— И все же ты живешь там.
— Я должна сдать экзамены на барристера.
— Бариста? [47] — переспросил Ренцо. — Ты хочешь работать буфетчицей и варить кофе?
Я рассмеялась:
— Нет. Так называется юрист, состоящий в одной из старинных юридических корпораций.
— Так много глупых совпадений в английском, слова одинаковые, а значения разные, — усмехнулся он. — В Лондоне я постоянно ломал себе голову
47
Игра слов. «Барристер» на английском произносится так же, как на итальянском «бариста» — человек, который в заведении общепита специализируется на варке кофе.
Я кивнула.
— И когда я его сдам… то есть если сдам, то смогу заниматься юридической практикой где захочу. Но я еще не нашла место, где бы я чувствовала себя как дома.
— Даже там, где ты выросла?
Я покачала головой:
— Я никогда по-настоящему не чувствовала этой привязанности. Мой отец, сэр Хьюго Лэнгли, происходил из дворянской семьи. У них был красивый большой дом под названием Лэнгли-Холл и много земли до моего рождения, но отцу пришлось продать все из-за налогов на наследство. Так что мы жили в крошечном домике, а он работал учителем рисования в школе, которая заняла наше поместье.
— Трудно ему, наверное, приходилось, — проговорил Ренцо, — каждый день иметь перед глазами напоминание о том, что потерял.
— Да, думаю, что не легко. Моя мама была менее благородного происхождения, и ей доставляло удовольствие заботиться о нас. Но она умерла, когда мне было одиннадцать, и после этого жизнь стала совсем унылой. Я посещала школу, где остальные девочки были из богатых семей. Учеба их вовсе не интересовала. Они либо дразнили, либо презирали меня. Так что нет, возвращаться туда я совсем не хочу.
— Значит, мы оба выросли без матерей. Это так тяжело… Чего-то ты лишаешься навсегда, — сказал он. — Иногда я просыпался от сна, в котором моя мама целовала меня в щеку, как раньше.
— Твоя мама любила тебя, — сказала я. — Ты правда веришь, что она могла бросить тебя по своей воле без всякого принуждения?
Он остановился, невидящим взором глядя на веселье и поющих людей на площади перед нами.
— Это то, что мне рассказали, — произнес он. — То, во что все поверили. Но сейчас я в этом уже не уверен.
Глава 29
ДЖОАННА
Июнь 1973 года
Мы дошли до переулка, в котором стоял дом Софии, и я уставилась на него. Заметив это, Ренцо предложил:
— Послушай, а не стоит ли нам зайти туда и посмотреть, есть ли там укрытие, где можно кого-нибудь надежно спрятать?
— Но разве все жители не празднуют на площади?
Он заговорщически улыбнулся:
— Вот именно! Лучшего момента и не придумаешь.
— Но мы не можем войти без разрешения. И разве дверь не заперта?
— Я в этом сомневаюсь, — сказал он. — Никто в Сан-Сальваторе
Мы поспешили по переулку, и Ренцо повернул ручку входной двери, деревянной, украшенной резьбой и довольно ветхой на вид. Дверь легко распахнулась.
— Эй? Салют! Есть здесь кто-нибудь? — Его голос вызвал эхо где-то наверху лестницы. Ответа не последовало. Он кивнул мне, как бы говоря, что все в порядке.
— Пойдем.
Сначала он провел меня по первому этажу. Окна строгого вида гостиной выходили в переулок. Она была обставлена тяжелой темной мебелью и показалась мне мрачной. На другую сторону выходила столовая с прекрасным видом на виноградники, сбегавшие в маленькую долину, и оливковые рощи, которые поднимались на холм. Я подошла к окну и выглянула наружу. Да, Ренцо был прав. Окно выходило на внутреннюю сторону городской стены — высокой и отвесной, перелезть ее было невозможно.
С гостиной соседствовала старинная кухня с большой чугунной печью и медными горшками, висящими в ряд. А напротив кухни находилась гостиная с удобными креслами и телевизором. Значит, и до СанСальваторе добралась вездесущая цивилизация.
— Раньше это была спальня моей матери, — сказал Ренцо. — Конечно, в те времена, которые я помню. Мы спали здесь, потому что так было теплее, а у нас не хватало дров, чтобы растопить печь наверху. Моя маленькая спальня была за ней.
И он показал мне крошечную кладовую, окна которой выходили в переулок. Он тут же потянул меня за собой, будто бы ему стало не по себе оттого, что он шпионил в чьем-то доме. Но я успела выглянуть в окно комнатки, которая раньше была его спальней. Это окно тоже смотрело на стену, но сверху часть стены была выщерблена, создавая впечатление, что здесь проще было перебраться через нее. Однако это была такая мелочь, на которую точно не имело смысла обращать внимание.
Мы поднялись наверх и заглянули в три спальни. Ренцо указал на квадратный люк в потолке, который, по его словам, вел на чердак. Возможно ли, что кто-то мог оставаться там незамеченным? Но Софии пришлось бы найти веское оправдание тому, что ей постоянно приходилось влезать туда. А если бы она понесла отцу еду, разве старая бабушка не заметила бы этого?
Мы спустились, и Ренцо открыл маленькую дверь, ведущую к лестнице из потемневших ступеней, спускающейся во мрак. Я заколебалась.
— Что-то мне вовсе не хочется идти туда, — пробормотала я. — Выглядит ужасно. Там есть свет?
— Понятия не имею. Не припомню, чтобы я вообще туда спускался.
Холодный запах сырости и плесени доносился до нас. Ренцо посмотрел на меня и кивнул:
— Да уж, просто отвратительное местечко. И чердак не лучше. И в том и в другом случае моя бабушка увидела бы, как мама куда-то несет еду. Я думаю, нам лучше уйти, пока нас не поймали.
Только он успел договорить, как раздался такой удар, будто в дом врезался грузовик, затем последовал ужасный грохот. Все кругом затряслось. Я услышала, как что-то упало и разбилось. В какой-то момент мне показалось, что стены вот-вот рухнут на нас. Я вцепилась в Ренцо.