Золотой рубин
Шрифт:
— Это очень большой богач, — рассказывает Шварц. — Его состояние оценивается более чем в двадцать миллионов рублей золотом. Он получил прекрасное домашнее образование, знает французский и немецкий языки. Служил в лейбгвардии кавалерийском полку, командиром которого был принц Ольденбургский, а он был адъютантом у принца, в звании генерал-майора. Его ожидала блестящая придворная карьера, но он предпочел ей управление своими заводами. Он заинтересовался этим делом еще в юности. И в самом деле, что ему придворные должности, когда он тут сам себе царь и бог? Здесь он живет один,
— Как? Он живет в одиночестве, без жены? — удивился Шульц.
— Нет, зачем же, — ответил ему Шварц. — У его превосходительства есть жены, у него их, как и у турецкого султана, тут полный гарем. И, как и у султана, среди них есть главная, некая Прасковья Андреевна…
— Но позволь, позволь, он же христианин, а не мусульманин? — Шульц даже остановился от удивления.
— Христианин, да еще какой! — ответил ему Шварц. — Ни одной церковной службы не пропускает, большой любитель пения церковного.
— Но ведь по законам христианской религии многоженство — ужасный грех. Как же он может так делать? — ужаснулся Шульц.
— А вот так и делает, — сказал Шварц. — Таким, как он, все позволено, и он не один такой.
— Какое грубое животное!
— Да, в грубости ему не отказать. Но и пройдоха он тонкий, ты с ним осторожней будь, если в дураках остаться не хочешь. Правда, к нам, иностранцам, особенно к тем, кто на постоянно тут остался, он относится хорошо, работать у него нашему брату можно. Но ведь ты же у него не постоянный, а по контракту, ты же не думаешь совсем тут остаться?
— Ни за что на свете, особенно после того, что ты мне сейчас о нем рассказал! — гневно сказал Шульц.
— Да тебе-то какое дело, как он живет?
— Я не люблю таких людей! Нет, я не останусь у такого! — крикнул Шульц.
— Я тоже сначала не думал оставаться, а вот остался, — вздохнул Шварц. — Где бы я смог заработать столько?
— А сколько ты тут зарабатываешь? — поинтересовался Шульц.
— Рублей сто в месяц.
— Все время так?
— Да. Но так он платит только нам, иностранцам, и то не всем, а некоторым. Ведь я работаю над самыми дорогими, уникальными изделиями. Своим же, даже таким мастерам, как я, он платит раза в три, а то и в четыре меньше: своих он держит в черном теле.
— Да, заработок у тебя хороший, ничего не скажешь, — заметил Шульц. — И все равно я тут не останусь!
— Да не оставайся, кто тебя уговаривает? — ответил ему Шварц. — Я тебе только о том толкую, чтобы ты ухо востро держал, в дураках не остался прежде времени. Если ты выдашь секрет изготовления золотого рубина, вызнают его у тебя стекловары, то тебя отсюда он живо домой наладит.
— А тогда он платит мне большую неустойку, — ответил Шварцу на это Шульц.
— Это еще как сказать. Придерется к чему-нибудь и не заплатит. У него-то тут всюду свои: и судьи, и прочее начальство. Лучше осторожней будь.
— Генрих Шульц никогда дураком не был! — гордо заявил Шульц.
— Ну и хорошо, если это так, — сказал ему на это Шварц.
Хрустальная фабрика его превосходительства
— Какая грязь, мой бог! — фыркал он. — И это там, где должна быть особая чистота. И это тут, где готовится шихта для хрусталя! Где будет составляться шихта и для моего золотого рубина! Нет, так не будет! Я потребую, чтоб для моего золотого рубина была абсолютно чистая шихта, я наведу тут порядок.
— Наведи, наведи, генерал тебе за это только спасибо скажет.
— Мне не нужно его спасибо, мне нужна хороший шихта для мой хрусталь, — сказал Шульц, от волнения и не заметив, что опять перешел на коверканный русский язык со своего родного немецкого, забыв, что перед ним сейчас не генерал Мальцев, а друг, соотечественник.
Остальные цехи тоже Шульцу не приглянулись из-за ужасной тесноты. Только в живописном да гелиоширном было мало-мальски попросторнее. И Шульц удивлялся, как эти русские могут работать в такой тесноте, да еще работают как, любо-дорого глядеть! И не мешают друг другу, хотя казалось, что им и не повернуться тут.
«Да, ловкие ребята», — думал Шульц про дятьковских мастеров.
А еще больше он удивлен был, когда они вошли в музей-образцовую.
Шульц да и Шварц тоже видели у себя в Богемии вот такие музеи, где выставлялись лучшие образцы изделий завода. И все же Шульца многое поразило в музее хрустальной фабрики его превосходительства.
Образцовая помещалась на третьем этаже упаковочного цеха. Она занимала весь этаж, была залита светом, и экспонатов были тут тысячи. Такого обилия образцов Шульц не видел никогда.
— Бог ты мой! И чего же тут только не наставлено! — сказал он Шварцу.
— Да, собрание богатое, — ответил Шварц.
И они начали неторопливый обход выставки, останавливаясь перед тем, что вызывало особый интерес Шульца. Шульц никак не думал, что у русских, этих медведей, может быть столько прекрасных изделий из стекла и хрусталя. Его удивляла и чистота колера, и богатство алмазных граней, и разнообразный ассортимент. Здесь были сервизы для стола, церковная утварь и такие уникумы, как хрустальные самовары, сапоги и лапти, всевозможные грузы для бумаг, и грузы эти были сделаны с таким мастерством и выдумкой, что Шульц просто диву давался. Внутри одного из таких грузов из свинцового хрусталя была размещена деревенская свадьба: сваты, сватьи, жених и невеста сидели за свадебным столом; все фигурки были сделаны из разноцветного стекла и выглядели как живые.
Но особенно поразил Шульца самый большой экспонат музея-выставки — громадный, в рост человека, подсвечник из трех хрусталей: белого мраморного, бесцветного свинцового и оранжевого. Шульц как стекловар знал, как трудно сварить все эти сорта: коэффициент их расширения должен быть почти одинаковый, иначе при обработке они бы разрушились.
— Сколько же эта махина стоит? — поинтересовался Шульц у Шварца.
— Без малого тысяча рублей, — ответил ему Шварц.
— И покупают?
— Да, бывают заказы и на такие изделия, богатые монастыри и соборы заказывают.