Золотой торквес
Шрифт:
Как странно, думал он, млея от близости Мерси, и от стремительного скольжения по воде, и от жаркого солнца, как странно сознавать, что такой некогда была Земля. Драконова гряда Авена, которая в будущем станет островом Мальорка, поросла диким лесом, а меж этих чащ раскинулись луга, где в королевских заповедниках пасутся гиппарионы, антилопы и мастодонты. Эти бронзовые холмы, маячащие в дымке по правому борту, через шесть миллионов лет станут островами под названием Ивиса и Форментера. Но никогда уж больше не плыть ему на яхте по лазурным
Громада Балеарского полуострова возвышалась тяжелыми отложениями, соляными и гипсовыми, оставшимися от многочисленных обмелений и наводнений Средиземноморского бассейна. Потоки изрезали южную каменистую оконечность Авена бесчисленными бороздами, загогулинами, спиралями, излучающими волшебное пастельное сияние… И все это бесследно исчезнет в эпоху Галактического Содружества под многотонной толщей океана, которая вдавит морское дно вглубь на два километра и даже больше, пророет бездны там, где сейчас в фарватере тримарана блестят плиоценовые мели. Как странно.
В конце концов гипсовые россыпи сомкнулись вокруг кольцом ослепительно сверкающих дюн; средь них, словно мираж, выделялись уступы Огненной скалы. Яхта плыла по таинственному фиорду, и белизна уступила наконец место фиолетовому и серо-голубому; по обе стороны вставали разъеденные, тлеющие вулканические наслоения, лишь кое-где одетые хвойным лесом. Фиорд был глубокий — видно, вода в него поступала из какого-то подземного источника. Ветер, послушный воле Мерси, толкал их вперед, погоняя течение, и вскоре они вышли на открытое пространство соляных болот, зеленую живую гладь, тянувшуюся на запад без конца и края.
— Большое Гнилое болото, — прервала молчание Мерси. — Испанская река несет сюда пресную воду с Бетских Кордильер — видишь вон те высокие пики, которые в будущем мы назовем Сьерра-Невада?
Благодаря тому, что соленая болотная вода была чуть разбавлена пресной водой, природа здесь не казалась такой враждебной всему живому, как на берегах средиземноморских лагун. Осока и мангры заполнили мелководье, там и сям виднелись островки, поросшие кустарником, деревьями твердых пород, виноградниками. В воздухе кружили чайки и пестрые голуби. Стая розово-черных фламинго при виде тримарана бросила выуживать из воды ракообразных и с гортанными криками взмыла в небо.
— Вот здесь и бросим якорь, — решила Мерси.
Психокинетический ветер стих до легчайшего бриза. Они остановились в красивой бухте, холмистые берега которой были надежно защищены от солнца лаврами и тамарисками.
— На фиорде, собственно, и кончается Южная лагуна, — пояснила она. — Туда, к западу, еще километров сто пятьдесят — сплошь болото, а за ним пересохшие озера, пески, солончаковые пустоши до самого Гибралтара. Все эти земли, за исключением вулкана Альборан и еще нескольких вершин, гораздо ниже уровня моря, и обитают на них только ящерицы да насекомые.
Мерси
— Если бы ты дождалась меня там, в будущем, — вздохнул Брайан, — мы бы теперь ели все это в Аяччо. Я собирался увезти тебя туда. Море винного цвета, ужин под корсиканской луной…
— И любовь, да? О, милый Брайан! — В ее диких глазах появился опаловый блеск.
— Я хотел жениться на тебе, Мерси… потому что полюбил с первого взгляда и на всю жизнь. Оттого и пошел за тобой… так далеко.
Она дотронулась до его щеки. Бриз ласково шевелил тяжелую волну золотистых волос, перехваченных на спине узкой ленточкой. Сегодня она отказалась от экзотических нарядов — надела простой пляжный костюм в зелено-белых тонах, сшитый по моде грядущей эры. Лишь торквес, сверкавший в треугольном вырезе на груди, напоминал Брайану о пропасти, отделяющей Мерси от Розмар.
Но какое это имеет значение? Что стоят все пропасти, все интриги тану, в том числе красавца любовника, цинично вручившего ему Мерси перед отъездом на свой престижный Турнир?.. Она здесь, рядом, не выдуманная, а настоящая, все остальное — вздор, о котором можно забыть, по крайней мере на время.
«Пусть летят в тартарары земля и небо, я все равно буду любить ее…»
— Ты счастлива с ними? — спросил он.
Нарезая стеклянным ножом хлеб и сыр, она спокойно проговорила:
— Сам не видишь, Брайан?
— Ты изменилась. Словно бы ожила. В нашем мире ты никогда не пела.
— Откуда тебе знать?
Он лишь улыбнулся.
— Я рад, Мерси, что здесь тебе хочется петь.
— Я всегда была чужой в том мире, где родилась. Не смейся! Нас, изгоев, там было больше, чем ты думаешь. Никакое воспитание, никакая мозговая химия или глубинная коррекция не приносили мне удовлетворения. С мужчинами — прости за откровенность — я чувствовала лишь минутное наслаждение, не больше. Никого из людей я по-настоящему не любила.
Брайан разлил шампанское в бокалы. Ее слова, как и все остальное, не имели значения и потому не задевали его. Она с ним — вот что главное.
— Я уверена, Брайан, все дело в латентности. Здесь мне помогли это понять. Меня угнетало подспудное, нереализованное метапсихическое напряжение. У активных метаносителей в Галактическом Содружестве есть их Единство, а мне на Земле будущего не было места. Я нигде не находила покоя… Временное облегчение мне давали наркотики, музыка, работа со средневековыми мистериями в Ирландии и во Франции… Но все было преходящим. Я ощущала себя неудачницей, аутсайдером. Нежизнеспособной пеной на поверхности нашего пресловутого генного водоема.