Золотой тюльпан
Шрифт:
— Именно поэтому я и не одобряю подобные шумные сборища. Ярмарка-карнавал — старинный обычай, который следовало бы упразднить. — Взгляд Гетруд пресек желание Клары высказать собственное мнение, и она смиренно побрела в свою комнату ставить букет в вазу с водой.
Франческа тоже пошла к себе. Там она еще раз взглянула на кольцо, которое купил ей у прилавка Питер. Это была всего лишь хорошенькая безделушка, но с глубоким значением.
Константин, нахмурившись, смотрел на Алетту, пока она раздавала карты
— Почему ты не пошла на ярмарку?
— Я не пойду без вас, — твердо ответила она.
Ответ поразил его.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что я получила бы от праздника удовольствие лишь в том случае, если бы у вас хватило смелости сопровождать меня. — Алетта прибегла к новой тактике в надежде добиться хоть какого-то результата. Недели, прошедшие после визита родителей Константина, были в высшей степени мучительными.
— Ха! — насмешливо воскликнул молодой человек, разбирая карты. — Каким представлением это могло быть! Ты бы оставила меня в палатке с уродцами, а сама отправилась веселиться на танцах и играх.
Алетта опустила веер из карт и сердито взглянула на него.
— Кто захотел бы смотреть на вас? Вы всего лишь человек без ног. Почему вы постоянно воображаете себя чем-то особенным?
— Ты чертовски дерзка для экономки!
— А вы отвратительно грубы для хозяина!
Константин начал игру, с треском бросив на стол карту. Ему нравилось, что она никогда не лезла в карман за словом, даже когда он сокращал их беседы до придирчивых реплик и пререканий.
— Как, по-твоему, я увидел бы развлечения на ярмарке? Выглядывая из-за опущенных штор портшеза?
Он с горечью вспомнил множество ярмарок, на которых с удовольствием участвовал в разных шалостях, спортивных состязаниях и заигрываниях с девушками.
— Вы могли бы пойти на деревянных протезах. — Алетта внимательно посматривала на карты в руках. В первый раз она решилась намекнуть на протезы, изготовленные уже довольно давно, и костыли, полученные, как и было обещано, от родителей Константина.
— Почему бы не на ходулях? — насмешливо спросил он. — На них даже удобнее.
— Осмелюсь заметить, что вы сумели бы управлять ими, будь у вас достаточно удобные костыли.
По серьезному выражению на лице девушки Константин понял, что она верит во все сказанное насчет деревянных ног, но за последние два дня отдаленная музыка и шум ярмарки, доносившиеся через открытое окно, добавили отчаяния, напомнив, что ему никогда не состязаться больше в спортивных искусствах.
— У тебя добрые намерения, Алетта, — тихо сказал он, — но дело не просто в ходьбе. В моей прежней жизни осталось так много всего, что потеряно для меня навеки.
— Но...
— Разговор закончен. Давай продолжим игру.
Пока они играли, Алетта думала, что Константин далек, как никогда, от того, к чему ей так хотелось его приблизить. Он еще не забыл женщину, которую любил. Возможно, Изабелла, разорвав помолвку в момент, когда она была ему совершенно необходима, навсегда
В Харлем-Хейсе Питер размышлял над странной запиской от Герарда, которую ему передали вечером. В ней без всяких объяснений и намеков содержалась просьба быть в харлемской церкви Святого Баво в четыре часа пополудни на следующий день. На одно безумное мгновение промелькнула надежда, что там он увидится с Франческой, но почти сразу же Питер понял, насколько маловероятна подобная мысль.
Он приехал в Харлем на следующий день с запасом в десять минут. Привязав лошадь к столбу у мясных рядов, сняв шляпу, вошел в огромную церковь, тишина которой окутала его, словно плащом. Старая женщина в черном сидела, погрузившись в свои мысли, на дальней скамье, еще одна находилась в небольшом отсеке «собачьих кнутов-щиков», получившим свое название по представителям профессии, которые в прошлом постоянно бывали здесь. Церковь нанимала их, чтобы избавляться от причинявших беспокойство собак. Ни женщины, ни незнакомец, стоявший у камня Франса Халса, не обратили внимания на его появление. Питер старался ступать как можно тише, но каблуки сапог для верховой езды все же стучали по плитам.
В конце церкви он остановился у «хлебной скамьи», где его просили ждать. Именно здесь в давно ушедшие времена сидели члены Гильдии и отсюда после службы они раздавали хлеб беднякам. Питер коротал время, изучая резные работы, представляющие собой шедевр средневекового мастерства. Заслышав звук неторопливо приближающихся шагов, он подумал, что это Герард, но увидел подходившего к нему незнакомца, которого заметил раньше. Согласно правилам хороших манер, они склонили головы, приветствуя друг друга.
— Какое сокровище хранит эта церковь, — сказал незнакомец, опуская руку на старое дерево. Он был примерно одного роста с Питером, такого же атлетического телосложения, с рыжеватыми волосами, тонкими усиками и небольшой острой бородкой. — Вы не согласны, гер ван Дорн?
Питер удивленно приподнял бровь.
— Вы меня знаете?
— Именно по моей просьбе Герард Меверден устроил нашу встречу. — Он знаком показал, что им следует говорить тише, хотя они и так уже понизили голос, находясь в священном месте. — Давайте походим вместе по церкви, будто рассматриваем вещи, заинтересовавшие нас. Меня зовут Паулюс ван Рос.
— Какое у вас ко мне дело?
— Это не мое дело. Я всего лишь посыльный. Обязанность, которую мне доверили, состоит в том, чтобы задать вам два вопроса. Первый — подвергнете ли вы свою жизнь опасности ради нашего принца и свободы нашей страны.
— Я уже посвятил себя служению этой цели, дав клятву, когда записывался резервистом в народное ополчение. Прежде чем вы спросите меня о чем-то еще, я имею право узнать, кто послал вас и с какой целью.
Ван Рос остановился, как бы изучая выставленное на обозрение испанское пушечное ядро, оставшееся после осады Гааги во время войны с Испанией.