Золотой век
Шрифт:
Уже была глубокая ночь, когда вернулся в свою квартиру Потемкин. Он был в очень веселом настроении и шел по своим комнатам, слегка покачиваясь.
— Смею доложить вашему превосходительству, что в вашем кабинете дожидаются, — робко проговорил камердинер Потемкина, идя впереди и светя ему путь шандалом в несколько горевших свечей.
— Что такое? Кто меня дожидается?
— А тот господин, который еще недавно был у вас, с которым вы изволили долго разговаривать.
— Как, как он осмелился?..
— Я не пускал его, ваше превосходительство, да ничего не поделаешь,
— А, нахрапом! Ты говоришь, он в кабинете?
— Так точно, ваше превосходительство! Не пускал, ничего не поделаешь.
— Хорошо. Сколько у меня дворовых на лицо?
— Человек двадцать.
— Выбери из них человек десять, которые посильнее. Скажи, чтобы прихватили веревки и еще что-нибудь, какое-либо оружие. Скажи им, чтобы они ждали моих приказаний, не выходя из передней, слышишь?
— Слушаю, ваше превосходительство.
— Ступай, пока ты мне не нужен.
Потемкин вошел в свой кабинет и увидал там с комфортом расположившегося на турецкой оттоманке Михаила Волкова, который спокойно курил из любимой трубки Потемкина его же табак.
— Убийца! Как ты осмелился показаться мне на глаза?
— Пожалуйста, потише! Без громких фраз.
— Я сейчас прикажу моим лакеям связать тебя и отправить в полицию.
— Не горячись, ваше превосходительство! Ты этого никогда не сделаешь.
— Нет, сделаю. Зачем ты пришел? Что тебе надобно?
— Денег, — совершенно невозмутимо проговорил Волков, пуская клубы дыма кольцами.
— Я тебе заплатил.
— Только половину. А за остальными-то вот я и пришел.
— Ты их не получишь.
— Получу.
— Слушай, Волков, не выводи меня из терпения.
— А что же ты, ваше превосходительство, сделаешь?
— Я убью тебя как собаку!
— Фу, как грозно. Не убьешь, Григорий Александрович, мой милый сотоварищ и соучастник, если хочешь.
— Верно, убивать тебя я не буду, марать рук своих не стану. Ты будешь достоянием палача.
— Ой-ой-ой, какие страсти! Послушай-ка, ваше превосходительство: если я виновен в убийстве покойного князя, который стоял на твоей дороге, то столько же и ты в том виновен, за это убийство ты же мне денег дал, ты подкупил меня.
— Врешь, злодей, врешь. Ты убил князя как разбойник, как злодей, исподтишка. Будь ты проклят, дьявол!
— Аминь! Продолжайте, ваше превосходительство. А как вы наивны, Григорий Александрович! Вы сообразили, что я свою башку черт знает для кого и для чего подставлю под пулю или под шпагу покойного князя Голицына! Положим, что ты подкупил меня для того, чтобы я вызвал князя на дуэль. Но ведь через это ты бы не достиг своей цели. Князь бы убил меня как щенка какого-нибудь, и он был бы по-прежнему в славе, в фаворе, а ты прозябал бы где-нибудь, командуя полком.
— На, получай деньги и убирайся к дьяволу, — бросая чуть не в лицо большой пук новеньких ассигнаций Михаилу Волкову, крикнул Потемкин.
— Ну, туда мне не дорога. Я этой же ночью уезжаю за границу.
— Исчезни, и чтобы больше тебя я никогда не видал. Горе будет, если ты снова попадешься мне на глаза.
— Ох, как страшно! Недаром ты генерал, ваше превосходительство.
— Проклятая сатана!
— Фу, как вы меня пожаловали, ваше превосходительство. Исчезаю, только не в тартарары, куда бы вы меня так охотно отправили, а в вольный город Гамбург. Адью, моншер! — быстро удаляясь, насмешливо промолвил Михайло Волков.
Но он скоро вернулся и комическим тоном добавил:
— Проводите меня, ваше превосходительство, потому передняя охраняется вашими церберами, которые с дреколием стоят и ждут ваших приказаний!
— Пропустить! — крикнул не своим голосом взбешенный хладнокровием убийцы Потемкин.
Михайло Волков исчез.
Потемкин в бессильной злобе пустил ему вдогонку сильное проклятие.
XIV
А между тем молодой гвардеец-офицер Сергей Серебряков спешил на Дунай в армию в сопровождении своего денщика Степана.
К главнокомандующему нашей армией графу Румянцеву-Задунайскому он вез письмо князя Полянского, в котором князь просит главнокомандующего обратить особое внимание на гвардейского офицера Серебрякова как на «хорошего служаку, честного и старательного».
Князь Платон Алексеевич Полянский издавна был в хороших, дружеских отношениях с графом Петром Александровичем Румянцевым-Задунайским: оба были когда-то сослуживцами, близкими приятелями.
Граф Румянцев-Задунайский продолжал службу, а князь Полянский давно ее оставил и вышел в отставку; но это нисколько им не помешало оставаться в прежних дружеских отношениях и вести между собою частую переписку.
Офицер Серебряков без особых приключений прибыл в нашу армию на Дунае, и не мешкая, явился к главнокомандующему.
Граф Румянцев-Задунайский принял Серебрякова очень ласково, засыпал его всевозможными вопросами о разных «столичных» новостях, расспрашивал также о своем старом товарище и сослуживце князе Платоне Алексеевиче Полянском.
— Князь Платон Алексеевич человек достойный, нрав у него хотя подчас и крутенек бывает, но зато правдив. Он никому не боится в глаза правду-матку говорить, будь хоть тот первейший вельможа, поэтому он не ужился при дворе. Ну, а что дочка его, княжна Наталья? Поди, выросла, похорошела, а сам князь, чай, состарился. Ведь годов двенадцать я не видался с ним, переписываемся и только. А ты, господин офицер, князю Полянскому не с родни будешь? — обратился с вопросом граф Румянцев-Задунайский к Сергею Серебрякову.