Золотой век
Шрифт:
— Простите, ваше превосходительство, ваше высокопревосходительство! Я думаю, Мишка Волков имеет на это некоторое право, — насмешливо кланяясь Потемкину, проговорил вошедший. — Эх, брат, Григорий Александрович! Не хорошо забывать старых друзей! Может, ты меня не узнал? — добавил он.
— Нет, я вас узнал, государь мой.
— А если узнал, то к чему это «государь мой»? А ты чего тут торчишь, скобленое рыло? Брысь! — топнув ногой, комически крикнул Михаил Волков.
Дворецкий
На странном госте Потемкина была надета не менее и странная одежда.
На нем был надет не то казакин, не то суконный кафтан какого-то странного покроя, полупольский, полурусский, с нашитыми спереди снурами; полы и подол, а также рукава были обложены мерлушкой. Широчайшие шаровары впрятаны в огромные сапоги. В руках он мял меховую шапку или скорее какой-то шлык.
Собою он был богатырь-детина, рослый, плечистый, с круглым, отекшим и красным от частых возлияний Бахусу лицом и с таким же носом.
Серые глаза его, окаймленные широкою бровью, были хитры и проницательны. Вечно насмешливая и полупрезрительная улыбка не сходила с толстых и мясистых губ.
До черных лохматых волос и бороды, кажется, давным-давно не касались ни щетка, ни гребенка.
— Мне желательно знать, что вам угодно и зачем вы ко мне пришли? — не скрывая своего неудовольствия, хмуро проговорил Потемкин.
— Мне угодно первое: выпить и закусить, второе — посмотреть на тебя, а в третьих — занять у тебя денег, виноват: у вас, ваше превосходительство.
— Скажите, давно вы с ума сошли?
— Слушай, Григорий, если ты таким тоном будешь со мною разговаривать, то, клянусь, я тебя поколочу!
— Выйдите вон!
— Что такое?
— Вон, говорю вам!
— Ох, Григорий, не шути! Быть тебе битому! — вставая с дивана и выпрямляясь во весь свой огромный рост, полунасмешливо, полусерьезно проговорил Волков.
— Я позову людей.
— Зови! Пусть посмотрят люди, как я тебя «дубасить» буду.
— Это черт знает, что такое!
— Не петушись, Потемкин! Садись и слушай.
— Не слушать я тебя буду, а пошлю за полицией.
— Ой-ой, как страшно! Ох, Григорий, не дури! Садись и слушай. Садись, говорят тебе.
При этих словах Михайло Волков в охапку схватил Потемкина, не посадил, а бросил его на диван, и сам сел с ним рядом.
— Сиди смирно и слушай.
Волей-неволей пришлось Григорию Александровичу покориться, потому что тяжелая лапа «приятеля» крепко держала его за руки.
— Что тебе надо? — чуть не упавшим голосом спросил у него Потемкин.
— Я уже сказал тебе, вина, закуски и денег.
— Ни того, ни другого, ни третьего ты не получишь.
—
— Едва ли когда ты этого дождешься!
— Да и ждать нечего, сейчас все будет.
— Посмотрим.
— Смотри и слушай, какое слово тебе я молвлю.
— Какое?
— А вот слушай. Появился у тебя, Григорий свет Александрович, лютый ворог, который поперек твоей счастливой дороги стал. Загородил он тебе, сердечный друг, дорогу так, что ни тпру, ни ну: сворачивай назад! Сиречь: шел ты путем-дорогой и повстречался с силою богатырем могучим, и во веки веков тебе одному не спихнуть, Григорьюшка, с той дороги того богатыря могучего. А хочется тебе убрать его, да силенки не хватает! — быстро посматривая на Потемкина, насмешливо проговорил Волков. — И про то ты, Григорий Александрович, забыл, что где силой не возьмешь, можно взять умом да хитростью, да еще деньгами, — добавил он, не спуская своего проницательного взгляда.
— Как, Михайло, ты знаешь? — как-то глухо воскликнул Потемкин.
— Знаю, ваше превосходительство, все знаю: ведь я всезнайка. Чай, помнишь, такой кличкой обзывали меня товарищи, когда мы с тобой набирались уму-разуму в нашей alma mater?
— Ты знаешь, что князь…
— Договаривай! Князь Петр Михайлович Голицын — твой непримиримый враг. Я это хорошо знаю и тебе очень хочется отделаться от него, т. е. спихнуть его с дороги, да то лихо, что князь-то богатырь, орел! Ну, где тебе с ним сладить?
— Как ты узнал? Как мог проникнуть в тайник моей души?
— Колдун я, читать умею даже то, что в твоей душе написано.
— Я никому ни слова не говорил, я ни с кем не делился тем, что у меня есть на сердце. Как же ты узнал? Как проник в глубину моей души?
— Про то, приятель, после. Теперь скажи: крепко хочется тебе убрать князька с дороги?
— Что спрашиваешь?
— А если я спрашиваю, то ты ответ держи.
— Кажись, ничего бы не пожалел, — чуть не про себя, тихо проговорил Потемкин.
— Да уж, брат, за такое дело денег жалеть нечего. На твоем месте я или кто другой также ничего бы не пожалели. Говори, сколько дашь?
— Да ты, Михайло, что?
— Я — ничего. Спрашиваю: сколько дашь мне за работу?
— За какую работу? — притворно удивляясь, воскликнул Потемкин.
— А ты, ваше превосходительство, не ломайся! Не играй со мной «комед», говори сразу, сколько дашь?
— А ты скажи, Михайло, как выполнишь, как задумал убрать князя с моей дороги?