Золотой воскресник
Шрифт:
– Не дам я вам заначку, – сказала я, хотя не сразу поняла, что он имеет в виду. (“НЕ ДЕНЬГИ!” – он мне объяснил.)
Короче, я взяла свое суфле и ушла. А за ним тоже пришли и его увели.
Еду
– Что за жизнь, – он посетовал, – кто везет, кого – ничего не видно!
– Главное, глаза, – подаю реплику с заднего сиденья. – Они о многом говорят.
– Ну и о чем говорят мои глаза? – Его черные грузинские глаза отразились в зеркале. – Что в них такого?
– В них кавказская мудрость и много чего пережитого, – я отвечаю ровно то, что можно сказать теперь про любого, во всяком случае таксиста, – но вы не поддаетесь унынию и поддерживаете родных и близких…
– Вах! Всё правда, видит бог, всё правда, как ты увидела? – воскликнул он. – Мне таких слов никогда никто не говорил! От них так стало хорошо на душе – даже если мне воткнут сейчас нож в сердце – ни капли крови не прольется! Пять звезд тебе как пассажиру!
Вышел мой роман “Три стороны камня”. Предстояла его аудиозапись.
Я вызвалась читать сама и получила грозный документ, в котором говорилось: “С момента заключения настоящего Договора и до его прекращения Исполнитель обязуется следить за состоянием своего здоровья, исключив совершение действий, в результате которых может быть изменен тембр его голоса и утрачена способность, в том числе временная, длительного речевого общения…”
На человека вроде меня, который за свой неустойчивый тембр снискал прозвище “сиплый ежик”, это накладывало о-очень серьезные обязательства.
Вот где окончательно ясно – поет фраза или не поет. У меня поет. Поет, поет фраза, курлычет журавлем, заливается соловьем. Это не роман – песня. А чтобы не заворачиваться в целлофан и уклониться от клейма на обложке “содержит нецензурную брань”, полагаюсь на смекалку читателя, оставляю точки. Но как быть с озвучкой?
– “…Щеки у Флавия были часто вымазаны губной помадой, – читаю в студии. – Это его осыпала поцелуями безумная Марго, которая подчаливала на танцы в полосатых трико и, отплясывая, кричала …! на все Сокольники”. Как будем действовать? – я обращаюсь к звукорежиссеру. – Здесь подразумевается “б…”.
– Читайте то, что написано! – непоколебимо ответил режиссер.
Лёня Тишков:
– Мое жизненное кредо на сегодняшний день на четыре часа пятнадцать минут…
В Воронеже участникам книжного фестиваля раздали тексты Андрея Платонова, предполагалось исполнять их с эстрады на главной площади. Мне дали отрывок из “Чевенгура”. Там громыхал по рельсам паровоз, маялся бухгалтер с “куском колбаски”, что-то
– Дай сюда, – сказал Лёня.
Он прочитал его, и весь этот непроизносимый текст, словно дикий зверь в пещере отшельника, послушно улегся у его ног.
Прирученный Лёней, он позволил и мне подойти поближе.
– Вот-вот, – сказал Тишков. – Только у Платонова надо читать “шоферов”, а не “шофёров”, платоновский герой не мог сказать “шофёров”.
Наутро начались чтения. Моя очередь за Мишей – главным режиссером Воронежского драматического театра, директором Платонфеста. Он читал как полагается, как надо, как учили. Потом вышла я.
У всех был культурный шок. Но я дала слабину. Я не смогла сказать “шоферов”. И Лёня остался недоволен.
Будучи крестницей младшего брата Ленина, Дмитрия Ильича Ульянова, Люся, с детства знакомая с его дочерью Ольгой Дмитриевной, по дружбе послала ей почитать книгу о связях вождя революции с женщинами.
– Какая дрянная книга, – напустилась на Люсю Ольга Дмитриевна. – Он – однолюб!
В автобусе – бабушки:
– Какое мы с тобой дело большое сделали: дядю Колю навестили! Дядю Васю навестили! Дядю Петю навестили!..
– Надо Ване моему ограду поставить. Он что – не достоин? Он что – не достоин?
– Ну, тихо, тихо, не надо, горячку не пори, успеется…
В годы перестройки Ольга Дмитриевна Ульянова яростно отстаивала право своего дяди, Владимира Ильича Ленина, остаться в Мавзолее и отражала любые происки, связанные с перезахоронением.
– Все это вранье, что Владимир Ильич завещал похоронить его с матерью, – говорила она, – ничего подобного, он всегда хотел покоиться только в Мавзолее.
Люся послала ей открытку в поддержку, что Ленин, как Иисус Христос, вечен. Та ответила растроганным письмом: дескать, да, насчет Ленина и Христа – это чистая правда, просила позвонить. Но сделала такую приписку: “Может подойти внучка Леночка, дочка Нади, ей 14 лет, она очень грубая. Если моя Леночка скажет грубость – вы ответьте тем же. Так делают все мои знакомые…”
Мне привезли подарки из Японии. Надо бы встретиться.
– Меня вы сразу узнаете, – услышала я по телефону нежный голос, – я маленькая японка.
– Так бог знает до чего можно договориться, – сказал Серёжка. – А я чернявый еврей с носом, а я здоровенный русский с мечом на боку и в лаптях!..
В метро слышу:
– Вчера цирку Кио праздновали сто лет. Говорят, в конце представления женщин так и резали пополам, так и резали!!!
– Люблю все подпорченное! – говорила Люся. – Оно неподвластно времени.
Тишков:
– Не скажи! Этот бизнесмен прекрасно разбирается в искусстве. Он и Ивлина Во читал, и не любит Глазунова…