Золотой воскресник
Шрифт:
– …Сейчас там уже ничего нет, – сказала мне Ксения Ивановна. – Прошел сильный ураган и все унес.
Ксения Ивановна, приветливо:
– Я вас записываю в телефонную книгу, где одни мертвецы!
В автобусе:
– У вас глаза как у Офелии…
– А кто это?
Люся:
– Пришел Пал Иваныч в тельняшке, а на сердце у него была дыра…
В романе “Крио”, куда вошли все войны и революции XX
В ответ мне показали толстый том Андрея Платонова, замотанный в целлофан и припечатанный уведомлением насчет нецензурной брани, где собраны письма, фотографии, тексты классика, а также научные исследования его творчества.
– Одно только слово, – пожаловалась редактор, – единственное!!! На букву “п”!
– Но зато какое! – воскликнул Лёня, услышав от меня эту историю.
Перед Новым годом лил дождь, а ночью обещали мороз. Я беспокоилась, как Лев с Люсей до нас доберутся, говорю: давайте мы сами к вам придем.
– Нет-нет, – сказала Люся, поскольку это предполагало большую суету. – В крайнем случае, – она элегантно добавила, – мы сможем доползти по-пластунски.
– Ну это обратно, а туда? – спросил Лёня.
Договариваемся встретиться в метро с менеджером Настей из фонда IQ, чтобы передать ей сумку моих книг на аукцион “Детям Беслана” в качестве сета.
– Я буду в полосатом шарфе, в рыжих башмаках, бушлате с золотыми пуговицами, а в руке – сумка книг, на которой латинскими буквами написано МЕДИАСОЮЗ.
– А я просто девочка невысокая, – сказала она.
Узнала ее я – сразу подошла и сказала:
– Вы так точно описали себя, что не узнать – невозможно.
Лёня мне сопереживает с моим историческим романом о Гражданской войне, снабжает мемуарами – то генерала Краснова, то Врангеля, то Колчака. Такие это все благородные, образованные люди, профессионалы, в ужасе взиравшие на развал армии, гульбу офицеров, мародерство, спекуляцию. Но главный герой у меня – большевик, и к тому же собственный дед! Короче, к Врангелю явился один сумасброд и предложил ему компас собственного изобретения. Нажмешь на кнопку, а стрелка раз – и укажет, кто перед тобой: кадет, эсер или большевик. Врангель его послал, тогда инженер передал свое изобретение моему герою. Тот взял…
– …чтобы показать Будённому, – подхватывает Лёня. – “Вот компас, возьмите, Семён Михайлович, с ним вы безошибочно определите – кто есть кто!” А Будённый: “Да что я, не вижу – кто белый офицер, кто вольный казак, а кто тут… большевистская сволочь?”
Пишу рекомендации в Федеральную программу поддержки издания книг, по большей части своим ученикам – и учителям.
– Пишет-пишет, восхваляет, –
Некоторое время я работала редактором в издательстве “Прогресс”. Заведующей редакцией у нас была настоящая черноглазая гречанка, очень колоритная, Мария Игнатьевна Хасхачик. Она изъяснялась высоким слогом древнегреческих трагедий и с огромным пафосом предавала анафеме своих подчиненных, причем по самым прозаическим поводам.
– Я вас проклинаю! – сверкая очами, заявляла Мария Игнатьевна, когда ее что-то не устраивало в работе нашего коллектива.
Яков Аким:
– Мы были в Большом театре на балете “Кармен” и после спектакля зашли за кулисы – поздравить Майю Плисецкую. Майя подняла ногу, указала на причинное место и сказала: “У меня здесь мозоль”.
Уезжая в дальние страны, в теплые края, Дина Рубина привезла ко мне домой в авоське голову негра из терракоты в натуральную величину, фрагмент скульптуры Родена. Мы водрузили ее на шкаф, и два десятка лет африканец Саймон приветливо парил надо мной и обозревал с высоты окрестности. Когда Дина вернулась на два года из Иерусалима в Москву, я ей притащила – в той же авоське – эту голову на побывку. В доме гостила приятельница.
– Всю ночь за стенкой я слышала незатихающие шаги, – рассказывала потом Дина, – а утром на кухню выскакивает моя гостья, всклокоченная, чуть не плача, и говорит: “Умоляю! Заберите от меня эту ужасную башку!!! Ночь напролет она глядела на меня не мигая. Я не сомкнула глаз! Сначала я отвернула ее лицом к стенке. Потом накрыла одеялом. Но ощущение, что я в комнате не одна, не покидало меня ни на миг!!!”
Я забрала у них Саймона, и он опять воспарил надо мной и уж отныне пребудет у меня на шкафу до тех пор, пока светит Солнце и крутится Земля.
В метро подъезжает поезд, а там пассажиры – в черном, мрачные, угрюмые.
Я говорю Лёне:
– Давай подождем следующего?
– А ты что думаешь? – он говорит. – Следующий приедет – там все будут в желтом и оранжевом?
Захожу в ЦДЛ и показываю удостоверение охраннику. Он молча на меня посмотрел и пропустил. Дома я обнаружила, что это был постоянный пропуск на территорию Ваганьковского колумбария. С печатью “Ритуальное обслуживание Ваганьковского кладбища”.
Из интернета:
“Всем известно, что самый оптимистичный человек на земле – это Марина Москвина. И каждая ее последующая книга обрастает все новыми и новыми историями…”
“…Или очень хорошо забытыми старыми…” – добавил кто-то.
Гуляю в Ботаническом саду, весна, сакуры цветут, распевают птицы, по тропинке движется благообразный мужчина – и он говорит по мобильному телефону очень въедливо:
– Разница в том, что тебе она стоит поперек горла, а мне она поперек горла не стоит!