Золотой воскресник
Шрифт:
Идем мы как-то по Бронной. Даур махнул в сторону площади Пушкина и сказал:
– Вон там могло бы быть и море.
– Как тот, кто прыгает в пропасть, чтобы не упасть в нее… – начинал Даур.
– Все эзопствуешь? – спрашивала Татьяна Бек.
Сергей Бархин позвонил поздравить с наступающим Новым годом. Я стала ему говорить о своей любви, желать счастья.
– Теперь уже, в старости, – он сказал, – понимаешь: главное – чтобы с близкими
– Да, – согласилась я, – в старости уже лучше думать не о счастье, а… о блаженстве!
Он замолчал.
– Ты не согласен?
– Нет, я просто записываю то, что ты сказала, я сейчас пишу книгу “Заветы” – ну не “Заветы”, а “Заветки” – в этих записях, может, не так много мудрости, а скорее, память о тех людях и о том моменте. Ну, – сказал Сергей Михайлович, – желаю тебе скромных успехов в литературе. А Лёне больших успехов в искусстве.
– Ой, в день моего шестидесятипятилетия, – говорит моя сестра Алла, – открываю глаза, и вся липа передо мной… увешана розами. Я онемела. Оказывается, кто-то выкинул старый букет и еще обновил к обеду – то были только пурпурные, а теперь белые появились. Я стала скандал затевать снизу вверх, потом унялась, потому что их унесло пургой. Зато моя соседка Оля мне два раза дарила букет роз. Сказала – первый был недостаточно свеж, а этот в самый раз. Она работает в ЦДЛ, вчера там прощались с Людмилой Гурченко, и, видимо, у нее осталось от прощальной панихиды…
“Маринка! – пишет Дина. – Я достаю крутобедрую гитару из чехла, посланного Лёнечкой, и пою вам обоим серенаду! Начинается, черт побери, плач гитары! Разбивается, черт побери, чаша утра! (Далее – непрерывный и ничем неостановимый стук кастаньет.)
Да, на фотографиях мы – довольно роскошные, хотя и несколько обветшалые сеньоры (я сейчас пишу походные записки про Испанию, не удивляйся моим аллюзиям).
Особенно прекрасна твоя фотография в Яффо, когда ты стоишь на берегу, великих дум полна, а солнце садится, и кажется, что вот сейчас тут неподалеку вынырнут галеры Наполеона (он здесь был), финикийских купцов, Персея и прочей шушеры.
Все они здесь были, Маринка, а мы были и есть! И в этом наше преимущество на данном конкретном отрезке истории…”
В свое время я сняла пять документальных фильмов на три вечные темы: о болезни, старости и смерти. Иногда их показывали по телевизору, но никогда – в прайм-тайм.
– Интересно, – говорила я, – решится ли какой-нибудь канал показать мои фильмы в нормальное время?
– Ни в коем случае! – отвечал мой сын Сергей. – Если все увидят твои фильмы, Россия впадет в такое коматозно-философское состояние, что оттуда уже не выйдет.
– Ты не можешь заниматься сразу несколькими делами, – говорит Лёня. – Вот я рисую схему падения звезды и ее возвращения обратно по рельсам для выставки, посвященной Экзюпери. Тут же готовлю
В помощь российским хосписам издательство “Эксмо” выпустило сборник современных российских писателей. Вдруг обнаружили, что мою повесть подписали Маканиным, а Маканина – Москвиной.
– Хорошо, именно вас перепутали, – облегченно вздохнула издатель книги Надежда Холодова, – хотя бы объясняться только с Маканиным. А если бы Маканина перепутали с Акуниным?! Или Пелевина с Лукьяненко?!
Мы с карикатуристами празднуем Первое апреля в клубе “Петрович”. Смотрю, у меня нет вилки.
Сергей Тюнин берет со стола первую попавшуюся вилку, неизвестно чью:
– А вот вилка – тебя не устраивает?
– Я боюсь брать чужие вилки, – отвечаю. – Можно подцепить какое-нибудь мелкое, но досадное венерическое заболевание.
Он эту вилку тщательно вылизывает и дает мне.
– На, – говорит, – возьми и спокойно ешь.
В Париже – открытие выставки Тишкова. Французы, журналисты, телевидение… Внезапно под звуки губной гармошки, как черт из табакерки, выскакивает Саша Бренер, известный своими скандальными выходками – то наложил кучу под мировыми шедеврами живописи в Пушкинском музее, то нарисовал знак доллара на «Белом квадрате» Малевича в Копенгагене, то в Стокгольме раздолбал инсталляции на вернисаже. А тут подруга Барбара скинула штаны и давай отплясывать танец живота! Публика врассыпную, куратор Жерар звонит в полицию: кругом – световые объекты, сложнейшие установки, фотографии под стеклом…
Лёня потом говорил:
– Саше надо было сделать красиво: взять ружье и выстрелить в Луну. Было бы концептуально. Но я ему не стал мешать, хотя считаю этот путь тупиковым, – один раз снимешь штаны, второй, а дальше заскучаешь…
Улетаем из Праги, самолет в Москву в семь утра, подъем в четыре, сбор внизу, там уже Андрей Битов, сияющий, с початой текилой.
– Сделай пару глотков! – говорит мне Андрей Георгиевич. – Взбодришься!
В книжном магазине “Москва” ко мне подрулил бородатый поддатый мужик с увесистой, болотного цвета книжищей стихов. И говорит: