Золотые эполеты, пули из свинца
Шрифт:
Голицын и Гумилев переглянулись: о таком своем решении Алексей Алексеевич ничего им не говорил.
– Что ж, превосходно, – сказал Сергей. – Ведь вы сможете опознать этого подлеца Хейзингера, не так ли?
– Именно для этого генерал и направил меня сюда, – с достоинством отозвался Щербинин.
– Я рад, – улыбнулся Голицын. – Повоюем вместе. Но, господин поручик, моим заместителем по-прежнему остается прапорщик Николай Гумилев, хоть он и младше вас по званию. Чтобы без обиды, договорились? Кстати, вы ведь до войны были знакомы с Николаем Степановичем?
– О каких обидах может идти речь? – чуть высокомерно
Сергей Голицын и Николай Гумилев вновь переглянулись. И у того, и у другого возникло несколько вопросов к Щербинину, но пока что оба они, не сговариваясь, решили с этими вопросами повременить.
10
Яркое полуденное солнце раскалило броневые листы обшивки штабного вагона, пулеметные казематы и орудийные башни так, что не дотронешься – руку обжечь можно. Уже вторую неделю на небе не появлялось ни облачка. Конец весны в центральной Галиции – время жаркое, и только свежий ветерок, дующий с отрогов Восточных Карпат, немного смягчал знойную духоту. Однако дышать все равно было трудно: в воздухе витал одуряющий запах креозота, пропитки для шпал, который мешался с дымом сгоревшего каменного угля и густым ароматом разогретого машинного масла.
Бронепоезд, за которым собирался охотиться поручик Голицын со своими головорезами, стоял на разъезде между местечками Збаражем и Гримайлово. Разъезд был пустынным и захламленным. Солнечные лучи освещали унылые бетонные плиты оград и заборов, некоторые из которых были увиты поверху ржавой колючей проволокой, не то еще недостроенные, не то уже разрушающиеся будки неизвестного назначения, глухие стены складов и ангаров, ветвящуюся паутину рельс, стрелки, семафоры, заброшенные вагоны инвалидного вида на заросших травой дальних путях… Все это выглядело невзрачно и неприглядно.
Словом, никак не скажешь, что на захолустном разъезде кипела жизнь.
Людей совсем не видать. Так, изредка промелькнет угрюмый путевой обходчик с молотком на длинной ручке или вислоусый галичанин, железнодорожный рабочий в промасленной насквозь черной тужурке. И снова вокруг все тихо, пусто и безлюдно. Даже тощие галицийские дворняги куда-то попрятались от жары, даже нахальные воробьи не чирикали.
Полковник медицинской службы рейхсвера Рудольф Хейзингер медленно прохаживался вдоль бронированной стенки командно-штабного вагона. Он испытывал законное удовлетворение: место выбрано отлично, именно такой захолустный, заброшенный и безлюдный разъезд необходим для его целей. Скрытность и осторожность исключительно важны, не в Лемберге же или в Станиславе цеплять к бронепоезду «дополнительную единицу подвижного состава», некую особую цистерну. Там слишком много любопытных глаз.
«Хотя, – усмехнулся про себя Хейзингер, – в данном случае важнее не глаза, а носы! Внешне, на первый взгляд, ведь цистерна ничем от обычных не отличается… Кстати, пора бы цистерне уже прибыть. Нет, недаром я недолюбливаю австрийцев: не хватает им истинно германской точности, пунктуальности и обязательности. Хромает дисциплина! Уже на десять минут опаздывают ко времени рандеву, что за легкомыслие!»
Но тут со стороны дальних подъездных путей послышался тонкий, несерьезный какой-то
Цистерна, вопреки мнению полковника Хейзингера, все же выглядела не совсем обычно: к ее торцу крепилось странного вида приспособление, напоминавшее то ли пожарную помпу-переросток, то ли здоровенный ассенизационный насос.
Последнее уподобление возникало отнюдь не случайно: от цистерны несло такой густой вонью, что невольно приходили в голову мысли о золотарях, канализационных стоках, скотомогильниках и армейских нужниках на полтысячи солдат. Какой там креозот с угольным дымом, их запах по сравнению с тошнотворным зловонием, исходящим от бурой цистерны, сошел бы за аромат роз или лучших парижских духов!
Но вот ведь что интересно: Рудольф Хейзингер словно бы не чувствовал гнусного смрада, он смотрел на цистерну с нежностью во взоре, точно пылкий юноша на потерянную и вновь счастливо обретенную возлюбленную. Полковник даже погладил вонючую цистерну по цилиндрическому стальному боку, точно приласкал ее.
Через четверть часа Хейзингер уже сидел за столом в своем отсеке штабного вагона. Перед полковником стоял комендант бронепоезда, майор Войтех Ванчура, чех по национальности. Теперь, после недвусмысленного приказа Конрада фон Гетцендорфа, Ванчура поступал в подчинение Рудольфа Хейзингера.
Майору железнодорожных войск австрийской армии Войтеху Ванчуре недавно исполнилось пятьдесят лет. Рядом с полковником Хейзингером комендант смотрелся весьма невзрачно. Это был низенький пухловатый толстяк с обширной лысиной и печальными глазами, который заслуженно считался лучшим на русском фронте специалистом по обслуживанию и проводке бронепоездов. Комендант страдал от жары. На его раскрасневшемся лице обильно выступили капли пота. А тут еще вонь от проклятой цистерны, которая ощущалась даже здесь, внутри штабного вагона. И так дышать нечем… Ванчура даже не пытался скрыть своего дурного настроения.
По натуре комендант был законченным мизантропом, из всего рода человеческого он тепло относился только к своей дочке Младе.
Немцев и австрийцев Ванчура не любил. Особенно ему не нравился этот конкретный германец, перед которым он сейчас был вынужден стоять чуть ли не навытяжку. В детали зловещего замысла Хейзингера комендант посвящен не был, но несколько намеков, оброненных фон Гетцендорфом как бы вскользь, о многом сказали опытному и сообразительному чеху.
Хейзингер поднял на коменданта холодный взгляд своих колючих глаз:
– Майор, как долго еще будут возиться ваши люди? Когда цистерна будет, наконец, прицеплена?
– Не такие уж они мои, герр полковник, – с независимым видом откликнулся Ванчура. – У меня была отличная команда, но почему-то моих людей заменили босняками. Да, по личному распоряжению господина барона фон Гетцендорфа. За диких босняков я не ответчик.
– Отличная команда… – с явственной ноткой иронии повторил Хейзингер. – Так я вам и поверил! Небось вся ваша команда была из чехов. Те же братья-славяне, что и босняки.