Зомби
Шрифт:
Готово. Вон тот.
— Адрес я знал, — расстегнул для чего-то ворот капитан, — но не бывал никогда. Даже не думал здесь бывать.
— Спичечная фабрика!
Подкатился двор, весь лоснящийся в огненных лужах.
— Давай к четвертому подъезду. По идее — там. Если кто из наших подъедет, то ты не сразу… Впрочем, как хочешь.
— Не говорить, что ли, куда ты пошел?
— Да. По возможности.
— Нету возможности. С вами насмеешься и наплачешься. Хотя, может, и не скажу. Чую, праведный ты. Да и в какие ты нумера,
Капитан выпрыгнул у четвертого подъезда.
Да. Среди номеров мелькнул восемьдесят четвертый. Судя по номеру, с которого начинался счет квартир в подъезде, восемьдесят четвертый — на четвертом этаже.
Капитан стал бесшумно (чуть посвистывали на поворотах подошвы) подниматься на четвертый. Свет горел не на всех площадках. Капитан всплывал из сумерек пролета, как из колодца, отбрасывал на ступени тень, то вниз, то вверх, изломанную, гармоникой складывающуюся, трижды уперевшуюся в синий квадрат окна над голым коленом мусоропровода.
Куда же могла, скорее всего, сбежать Маша после звонка Магницкого? Если сбежала. Скорее всего — в номера восемьдесят первый — восемьдесят третий. А вот здесь, на третьем этаже, — семьдесят седьмой…
Одинаковые двери, одинаково неподвижным, желтоватым светом встречающие «глазки» в дверях.
Почему хочется начать с восьмидесятой? Да. Как-то Маша жаловалась, что залила горячей водой квартиру соседки, и та учинила иск. Хотя вроде бы поладили миром. А восьмидесятая как раз под Машиной. Может быть, такие вещи сближают? Во всяком случае, с жильцами восьмидесятой Машенька как минимум близко знакома.
За дверью тишина. Никаких лишних теней не свешивается и с площадки четвертого этажа.
Надо спешить.
Капитан надавил на кнопку. В глазке мигнуло. Капитан отступил на шаг — пусть посмотрит.
— Что надо? — Довольно громко спрошено.
Капитан прижал губы к щели:
— Если у вас кто есть посторонний, то скажите, что пришел Роальд Василич.
Его шепот вполне могли услышать на площадке четвертого этажа. Что за молчаливый дом такой? Ни свадьбы, ни поминок, ни интереса к телеэстрадным развлечениям.
В «глазке» мелькало. Снова неподвижный, грязно-желтый зрачок.
Да пусть тогда хоть милицию вызывают! Или все-таки идти на четвертый этаж? Или… Наконец-то! Хоть здесь повезло!
Мелькает в «глазке».
Смотри, смотри на меня! Вот он я! Капитан Роальд! Стань же Машенькой!
Звякнуло. Дверь приоткрылась.
— Входите!
Маша! Незнакомка. Какая-то бабка, чем-то вроде половника вооруженная. Еще б ты веник взяла!
— Я это, я! Значит, успела?! Поняла?! А как там?!
Маша подняла глаза к потолку. Дверь уже тихо и надежно прикрыли.
— Ходит, — сказала Маша, — мы все слышали. Ходит. Он пришел прямо тут же почти! Я только в чем была сюда спустилась, и на нашей площадке лифт открылся. Он дверь мою за минуту открыл. Но сначала звонил… раза два. Что делать?
— По квартирам он искать
— Я свет даже не погасила!
— Да. И верхняя одежда на месте. Он так и думает, что ты у соседей. Ждет. Чай пьет.
— Что делать?
— Нашим звонить мне нельзя, по-моему… Сам не знаю.
— Давайте я позвоню, — вызвалась соседка.
— Не в этом дело. Наши возьмутся за меня прежде всего, а он, — капитан кивнул на потолок, — вообще много чего может успеть. Но эти самые «наши», я думаю, и сами сейчас сообразят, где меня искать. Магницкий-то при всех звонил. Соловьев знает, что он тебе звонил.
— Что же делать?
Вопрос звучал рефреном. Эх ты, Машенька… покойница! Минута тебя спасла, даже не полная минута, а секунды. Правда, конечно, потом бы все всплыло… может быть. Или, и так могло быть, осталось бы преть в какой-нибудь папке до явления нового пытливого капитана. И кто знает, не оказалось ли бы у того, далекого от нас, за двадцатилетним сроком просвечивающего капитана, своих спутников-убийц из следующего поколения, так-то сказать!
Капитан Роальд отыскал глазами старуху. В руках у той был вовсе не половник. Кухонный секач для рубки мяса. Никелированный, с ребристой, пластиком обтянутой рукоятью.
— Дадите? Напрокат?
— A-а… он острый.
— Хорошо! Куплю, хотите? Деньги только отдам потом. Сегодня.
— Вы хотите пойти туда? — спросила Маша.
— Я очень хочу хоть раз застать его врасплох!
— Страшно! А ты… а вы уверены, что это…
— Я знаю, кто это! Я только не уверен, что и это… и мое появление здесь… Я должен пойти! Не может он настолько все предвидеть! Я иду!
— А я?
— Жди наших! Никуда не выходи! Что бы ни случилось, Маша! А вы не пускайте ее! Я не знаю, что потом будет, но хоть вы будете свидетелями. И никому не открывайте!
Капитан забрал у старухи секач и пошел к двери.
— Но, Роальд Василич! Хоть какой-нибудь сигнал, что-нибудь! Как же страшно будет ждать!
— Нет! Проклятый зомби!
— А кто это, кто?! — спрашивала соседка, и капитану вдруг показалось, что ей, наверное, «идет» эта маска ужаса — опущенные углы бровей, вытаращенные глаза и рот в форме буквы «О» (он временами уголком души удивлялся своей способности на высоте экстремальных событий неуместно фиксировать мелочи, детали)…
— Тихо! — сказала разоруженная старуха и подняла палец (вероятно, она была опытным спецом-слухачом). — Ходит! Пошел!
Все притихли в незаконченных позах.
Потянулась цепочка довольно ясных и четких, неторопливых шагов по потолку.
— Даже тапочки не надел, — шепнула соседка, сохраняя «древнегреческий ужас» на лице. На нее замахали.
Цепочка шагов все бежала, словно однокомнатная квартирка Машеньки растягивалась, как резиновая, по всему четвертому этажу.
— На балкон! — шепнула Маша.