Зона Комфорта

Макаров Михаил

– А-ах, этого, с рембата, – зевнул на другом конце провода Халявин. – Так он уволен позавчера. По собственному.

– Как уволен? – опешил я. – Он мне сам сказал, что служит. Военник его у меня. Там никаких отметок за увольнение нет.

– Да он не представил командиру военник. Сказал что потерял. А наговорить по пьяни всякого можно.

Я почти потерял дар речи от такого бессовестного нахальства. Вытряхнул из затёртой пачки «Примы» последнюю наполовину выкрошившуюся сигаретину. Прижав плечом к уху телефонную трубку, растерянно закурил.

– У

вас всё? – поинтересовался «Дай-дай». – А то работы до чёрта.

– Постойте, – вспомнил я тут важную деталь, – этот прапор вчера с караула сменился. Он в караул начкаром ходил!

– Э-э-э, – заэкал старший лейтенант юстиции на сносях.

Ему на выручку пришёл находчивый Мунзафаров. По всему, он с самого начала слушал наш разговор по параллельному телефону.

– Чито здес такого? Захотел паследни раз схадит караул и пашел. Как откажишь?

Я объяснил этим мудакам кто они такие. Предостерег их от посещений всех городских кабаков без исключения. Особенно когда там окажусь я.

– Как плохо скажишь, да? – обиделся восточный человек Мунзафаров.

– О вашем хамстве я буду вынужден подать мотивированный рапорт руководству, – ледяным тоном прервал мою тираду Халявин.

Я бросил трубку и с делом под мышкой побежал к прокурору.

Через десять минут шаркающей кавалерийской походкой я вернулся в свой захламленный кабинетик. К десяти делам, находящимся в производстве, прибавилось одиннадцатое. По подозрению бывшего прапорщика тогда еще Советской Армии в совершении убийства.

Впоследствии немало подобных конструктивных контактов имел я со славными служителями военной Фемиды. Вдобавок, с «Дай-даем» у нас полгода была общая любовница. Вернее, моя – любовница, а его – законная невеста. И я об этом треугольнике знал наверняка, а он смутно догадывался.

Теперь пришло время собирать камни. Кувыркаться, как бедному Муку.

– Я вас научу неукоснительно соблюдать действующее законодательство, – уже при первой встрече в моём теперешнем качестве пообещал надзирающий прокурор Халявин.

И сильно пасанул от себя по полированной столешнице стопку исписанных листков. Она разлетелась веером… Наработанный мною за дежурные сутки материал по факту самоубийства рядового срочной службы Куликова.

– Проведите проверку в полном объеме! На первый раз ограничиваюсь устным замечанием!

Я покорно собрал бумаги, за парой листков пришлось лезть под стол. Двинул на выход. Проводить в полном объеме проверку.

– Капитан Маштако-ов! – утробно заревел «Дай-дай».

Прямо марал раненый, а не старший офицер юстиции.

Я обернулся к нему. Что удивительно, я абсолютно был индифферентен. Наверное, оттого, что начальников-дураков навидался вдосталь.

– Разрешите идти, товарищ майор? – бросил ладонь к козырьку.

Халявин надулся праведным гневом. Но справился с собой и зашипел, переходя в подвид земноводных:

– Класть на себя с прибором, Маш-та-ков, я не позволю!

За четыре месяца моей службы дознавателем Халявин, без преувеличения, раз десять строчил

на меня рапорты о наказании. Но выговорешник я заимел единственный, да и то не строгий. Командир полка полковник Смирнов оказался мужиком порядочным. Прошедший Афган, Чечню, потерявший при землетрясении в Спитаке семью, он не пылил понапрасну. Я, в свою очередь, в достаточно полном объеме выполнял его условия – не лопать и соблюдать субординацию. И кроме этого, впахивал денно и нощно.

Прижал хвост обуревшим «дедам» во взводе химразведки. Оперативно и жёстко провел дознание по факту неуставщины в третьей батарее, настояв на аресте виновного. Привёл в порядок текущую документацию. Много времени уделял профилактике. Засев в засаду, ночью единолично прихватил на краже ГСМ [6] со склада двух контрактников.

Случились подвижки и в личной жизни. Жена разрешила забирать дочек на выходные. Срывался только раз. По прежним нормативам – всего ничего. Причём дизель не включал.

6

ГСМ – горюче-смазочные материалы.

И вот приплыл. В понедельник с утра меня выдернет на ковёр проинформированный доброжелателями старпом товарищ Халявин и на этом ковре поимеет. Сзаду и спереду.

Уперев налитой подбородок в грудь и многозначительно вздёрнув смоляную бровь, он предложит мне свалить по-собственному.

Но в понедельник этот самый мне ещё надо выйти на службу. Что, следует отметить, в нынешней ситуации сомнительно. Уцелевшие девяносто три рубля жгут ляжку. Да и душа измученная просит…

2

Убаюканный девятым номером «Балтики», я незаметно и ненадолго задремал под волной воспоминаний. Проснувшись, перевернулся на живот, закурил и прислушался к стрекотанию кузнечиков. Они резонировали с больными частыми всплесками крови в висках.

Удивляясь себе, я одним махом, без обязательных философских отступлений расшнуровал тяженнные берцы. Связал шнурки и перекинул обувку через плечо. Стащил пахнущие адыгейским сыром влажные носки и рассовал их по карманам брюк. Блаженно пошевелил пальцами ног – сопрели, чертята! Подхватил пакет, в котором бултыхались портупея с пустой кобурой, надевавшаяся ради строевого смотра, и пресловутый подарок однополчан. Большой флакон пены для бритья. Офигенно полезная штука для человека, пользующегося исключительно электробритвой!

И двинул вдоль опушки в направлении «прямо». Сразу вышел на просёлочную дорогу. Пыль под ногами была горячей и нежной, как тальк. Я попытался вспомнить, когда в последний раз ходил босиком по земле – и не смог. Наверное, в детстве, в деревне у бабушки Мани.

С обеих сторон просёлка стеной стояли злаковые. Теперь я видел, что это пшеница. Определил по длинным усатым колоскам.

Хлеба налево, хлеба направо. А ещё говорят, кончилось сельское хозяйство в посткоммунистической России!