Зона Пси

Рунин Артур

«Папа, мой. Спаси меня, пожалюста».

Этого… не может… быть. Таких совпадений – не бывает.

– Мой сын так говорил – пожалюста. – «При чём здесь мой сын?! Оставьте его в покое! Он давно уже умер! Умер! Уме-е-ер! Он был маленьким и ещё не мог писать!»

«Убили, убили, убили!»

– Это кто? Это кто сейчас сказал? – Виктор посмотрел на двор за окном. – Или я схожу с ума? – спросил он себя сощурившись. – Или меня убили? Или я давно мёртвый?! Или… или я сейчас убью весь этот поганый мир. Найду самый мощный ядерный заряд и разнесу этот грёбаный шарик! Где мои боги?.. – простонал Солдат жалобным голосом, упал на колени, склонил лицо. Подбородок прижался

к груди, веки сомкнулись.

Солдат притих.

«Папка, папка с работы пришёл!» – Тот мир, в котором вы не живёте, давно сдох… – шептала чья-то ненависть. – «Папка, мой папка, я так тебя люблю!» – Будьте оба прокляты, – захлёбывался гневный шёпот. – «Папка! Пап-ка!... Пап-п-п-па-а-ап… Бха-ап, бхг-ых, па-а-а-а… бль-па-ап, а-а-апа… б-ха…»

– Однажды, – шёпотом произнёс Виктор, – я высоко взлечу. И больше – никогда не упаду. И тогда я основательно пошатну ваш мир. И если непомерная злоба, завёрнутая в неистовую ненависть, ненасытно переполняет вас, ваш позорный мир, то тогда ответьте мне: кто решил, что, когда ваш мир уничтожает человека – человек не может уничтожить этот мир? Я уничтожу мир ваш так, что вы больше никогда не сможете возродиться. Я больше не пущу вас – на наш Миргард. И на расстоянии звёзд – я испепелю ваше появление.

И Виктор услышал смех: это были смешки несостоявшихся клоунов и дебилов, смех падших и обезумевших, смех ненавистных и злобных, смех рвачей и позорных недочеловеков, считавших себя избранными. И много, много ещё кого – у кого нет чести и справедливости, нет чистоты сердца и богом данной доброты, у кого в душах одна лишь зависть и жмотство. И кто-то сквозь смех очень тихо прошептал:

– Поживём – увидим.

– Да пошло оно всё. – Солдат встряхнул головой и пошёл из детской комнаты в последнюю дверь, отделявшую его перед таинственным снайпером, засевшем на верху очень высокой каланчи и не желающем видеть гостей.

Не желаешь – так заставим.

От последнего дома до заправочной станции – ширина футбольного поля, может, чуть меньше. А ещё – метров двадцать до самой каланчи.

Виктор усмехнулся: надо же, пожарная башня стоит почти впритык с бензоколонкой.

По обе стороны дороги, шедшей по горизонту, разрослись двухметровые туи. Площадь – из ровного асфальта блестела, словно каток для зрелищных катаний по льду. Вдалеке справа и слева возвышались торговые палатки. Над одной возвышался билборд, в центре которого – к губам в красной помаде прикасался столбик белого мороженого.

«Это – для родителей, которые приезжали навестить несчастных детишек? А что – возможно, так и есть. Есть пионерский лагерь – а этот для несчастных деток, вошедших сюда по «собственной воле» – по воле глупых родителей. Или тех родителей – кто без оглядки отказался от родного чада».

И я хочу – чтоб мир погас,

Чтобы о судьбе моей не знали

И больше никогда не вспоминали.

А ещё Солдат вспомнил песню «Генералы песчаных карьеров». После того как отец оставил мир, а мать его бросила ради любовника – иногда, очень редко, он садился на пол в углу за шкафом, забивал папиросу анашой и слушал эту песню, размышляя, что его жизнь изначально дала ох..енную трещину. Беда одна не ходит – бедовая жизнь остаётся на всю жизнь.

«Вы рождены во грехе. И уже – должны».

– Мы рождены во грехе? Если бы я встретил того, кто когда-то начертал эти слова, то точно воссоздал истину его словам – принял бы на себя грех: отстрелил ему не в меру умный

мозг, чтобы больше не смог философствовать и возносить мусорное понимание как истину.

Мозг Солдата вошёл в ступор: бежал-бежал, прыгал под пулями как бешеная макака – и что теперь? Как преодолеть площадь перед каланчой? А потом – как оттуда скинуть на землю снайпера? Ведь наверняка все двери закрыты. Придётся скакать и уворачиваться от пуль под башней, как вьетконговец в любимом фильме «Взвод» под выстрелами из автомата Чарли Шина, пока не поймёшь, что затея оказалась бессмысленной.

– Чёрта с два! Я вырву глаз этому стрелку!

Солдат на мгновение приподнял лоб над подоконником, рискуя получить пулю в глаз, успел запечатлеть картинку и нырнул под окно. С обеих сторон каланчи – по небольшому одноэтажному зданию. Недалеко справа по центру площади стоит разбитый автобус. И легковая машина притихла на дороге напротив автобуса. Возможно, дальше идут ещё дома и заборы. Тогда можно промчаться вдоль заборов к машине, оттуда к автобусу и дальше к одноэтажным постройкам, примыкающим к каланче. А там уже думать, как пробраться внутрь. Не вечно же снайпер сидит на самой макушке башни. Должен хоть разок выйти. Дождаться, проломить лопаткой башку, отнять ствол и с криком «ура» ворваться и перебить остальных – если таковые есть.

Только Виктор решил, как будет пробовать действовать, пуля расколотила подоконник по центру, обрызгав щепками пол и голову.

– Что, и подумать уже нельзя?! – взорвался криком Солдат и отскочил к углу стен. – Или приметил, когда выглянул?

Виктор подождал – выстрела больше не последовало. Выбежал из комнаты в холл, пробежал вдоль стены к следующей двери, за которой оказалась большая кухня с пристройкой и вторым – чёрным входом. Подошёл к этому входу и посмотрел на улицу сквозь стёкла двери. Домики, действительно, располагались вдоль дороги. Но расстояния между ними – гораздо больше, чем по этой улице, и между ними не было никаких оград. Незамеченным добежать до легковушки – вряд ли получится. Наверное, придётся ждать темноты. Солдат помедлил, решая – сейчас пересекать площадь или ближе к ночи. Покивал и пошёл в комнату, которая, как ему казалось, похожа на детскую сына. Умершего сына.

В левом углу сел на пол, закинул затылок, закрыв глаза и стараясь ни о чём не думать, стал ждать. Прошёл час. День ещё в полном разгаре. Настолько надоела эта гробовая тишина, что Виктор вскочил на ноги и заорал:

– А-а-а! – Стряхнув с себя психическое напряжение, он вышел из детской и прошёл к окну следующей комнаты, чтобы понаблюдать за каланчой, вдруг снайпера увидит.

И увидел. Отсюда видны три верхних больших окна. Но, как показалось, окна закрывались ставнями, только с внутренней стороны. Солдат предположил, что это обычные стальные щиты – как защита. В правом окне – щель. Сначала блеснуло и сразу за блеском появилась голова. А потом из щели появился дымок. Виктор решил, что голова снайпера сейчас исчезнет, но нет – создалось впечатление, что он греется на солнце, курит и балдеет.

Отсюда до окон – метров сто. Наверное. Солдат не знал, на какое расстояние прицельно стреляет «люгер», но он на коленях подполз к раме, укрывая больше половины тела за углом оконного проёма, достал парабеллум из бокового кармана штанов.

«Чёрт, – усмехнулся Виктор, – один патрон. И тот столетней давности».

Вытащил и вставил обойму, оттянул «лягушку» затвора. И – прицелился, удивляясь, что снайпер так беспечно решил отдохнуть.

– И пуля – дура, – произнёс Солдат, указательный палец правой руки надавил на спусковой крючок.