Зона риска

Корнешов Лев Константинович

— Хватит на эту тему. — . Роману окончательно расхотелось завтракать. Он помялся, подыскивая нужные слова, не смог найти: кто знает, как разговаривать с этими девчонками? Был бы парень, совсем другое дело. Все-таки, чуть помолчав, Роман сказал, стараясь, чтобы его слова звучали убедительно: — Главный советчик в таких вопросах — здравый смысл. Если его нет, никакие лекции не помогут.

— Я понимаю...

— Так зачем паясничаешь? О тебе заботу проявляют...

— Не так же настырно, Роман, — жалобно сказала Лина. — После той «лекции» нам на переменке друг на друга смотреть не хотелось. А мальчишки, те даже всерьез заинтересовались, сколько «градусов» в каком вине. Может, еще и попробовать на вкус захотят. Тем более что некоторые уже пробовали раньше.

— А в общем-то

беседа была полезная?

— Конечно, какие-то вещи объяснить нужно, но как — я и сама не знаю.

Они торопливо пили кофе, время поджимало, Лина спешила в школу, Роман — на завод. Он поглядывал на часы, стрелки двигались сегодня что-то излишне быстро. Роман понимал, надо бы еще поговорить с сестрой, какая-то она вся взбудораженная, ершистая. Лина догадалась, о чем думает брат, сказала:

— Не переживай, Ромка, я ведь все-все знаю. И здравого смысла у меня хватает, и разумения того, как следует жизнь начинать. Так что успокойся.

Ну вот, сперва напугала, а теперь успокаивает...

— Да нет, Линок, я и не волнуюсь особенно. Ты ведь у меня самая лучшая из всех сестренок, просто ты растешь, а мамы нет рядом. Она бы все объяснила, поставила на свои места.

Когда мама рядом и можно каждый день с нею поговорить, когда только от одного ее присутствия становится спокойнее — ее как-то и не замечают. С нею просто хорошо, но ведь так и должно быть?

Роман вспомнил маму с нежностью, все-таки он был не очень внимателен к ней, иногда даже сердился, если она, по его мнению, забывала, что он уже взрослый, пыталась расспросить о настроении, заставляла надевать теплую куртку, когда на улице солнышко. Один из приятелей Романа называл свою мать по имени: «Альбина, я двинул в киношку». Его родителей это умиляло, друзей дома восхищало: как это по-современному, такой самостоятельный мальчик... Роман не смог бы так даже во имя того, чтобы кому-то показаться раскованным, раскрепощенным и каким-то еще — всяких слов на этот случай набиралось достаточно. Когда он сказал об этом приятелю, тот только удивился: подумаешь, предрассудки... «А я бы, — сказал Роман, — возродил старый обычай обращаться к родителям на «вы». Он и в самом деле так считал и иногда втихомолку жалел, что не художник, не может нарисовать свою маму такой, какой видел ее каждый день — озабоченной, усталой, беззаветно преданной отцу, в постоянных волнениях за своих больных, за своих детей, очень счастливой от того, что есть о ком заботиться и за кого волноваться.

Подумав обо всем этом, Роман ласково сказал сестренке:

— Линок, ты бы подождала со своими фокусами, пока родители возвратятся. Не беспокойся, успеешь «созреть» и при них. А если сложно, тогда представь, как отцу с матерью там достается.

Лина по-взрослому рассудительно сказала:

— Конечно, ведь они работать уехали, а не под африканским солнышком греться. — И язвительно добавила: — Была бы здесь мама, она бы твою Инку под микроскопом изучила... Тоже мне, принцесса на горошине... Ой, смотри, Роман, Инесса еще та штучка, все на стометровке об этом говорят. Ты о толстом Бореньке когда-нибудь слышал?

— Нет, — решительно оборвал сестру Роман, — и слышать ничего не хочу. Тем более от тебя. И не сомневаюсь, мама все бы поняла, даже то, что мне и самому пока неясно.

— Мое дело тебя предупредить.

— Двинули. — Роман подхватил спортивную сумку.

Они вместе вышли к углу Оборонной. Дальше он добирался до завода на метро, школа Лины находилась буквально в нескольких шагах, две остановки троллейбусом.

С тех пор как уехали родители, это стало почти ритуалом — по утрам вместе выходить из дому. Лина всячески старалась приноровиться к размашистому шагу брата. Иногда это ей удавалось. Наверное, потому, что Роман замечал ее усилия и шел медленнее. Их обгоняли одноклассницы Лины, здоровались на бегу: «Привет!» — почти все подрастающее население Оборонной училось в одной школе.

Оборонную в эти часы заполняет рабочий люд — кто на завод, кто в школу, кто в свои учреждения. Автобусы, троллейбусы только успевали мягко откатывать от остановок.

Роман и Лина недолго постояли на углу.

— Когда изволит прибыть твоя

принцесса? — спросила Лина.

— В восемь. — Роман приказал себе не реагировать на булавочные уколы сестры.

— А ты, как всегда, дома в половине восьмого?

— Раньше не могу.

— Тогда до вечера.

Эта смена показалась Роману необыкновенно длинной. Он всегда работал с азартом, не позволяя себе перерывов, только изредка перебрасываясь короткими репликами с напарниками. Шли голубые машины, любимого Романом цвета, и ставить на них моторы было одно удовольствие. В первые дни работы на конвейере к концу смены у него безумно ныли плечи, спина, руки обвисали, словно отдали металлу всю свою силу. Но потом появилось умение, сноровка, Роман научился чувствовать, где требовалась сила, а где рабочая смекалка. И еще он понял цену каждой минуты, твердо убедился, что работать надо на максимуме возможностей. Он хотел быть настоящим рабочим и со спокойным презрением относился к тем ребятам, которые пришли на завод, чтобы «нагнать» стаж для поступления в институты. Это казалось нелепым: если хочешь работать — работай, а от принудиловки толку мало. У него даже был по этому поводу разговор с одним из таких «временных».

— Ты куда документы будешь подавать?

— На геологический, в МГУ.

— Зачем же пришел на автомобильный завод? У нас ведь геологией и не пахнет.

— А куда мне было подаваться? Выбирали завод покрупнее — для приемной комиссии это имеет значение.

— Да разве мало каждый сезон геологических партий уходит в поле? Махнул бы в Тюмень, там нефть, посмотрел бы геологию в натуре...

— В Сибирь? Ты что, блажной?

У этого паренька была довольно дорогая коллекция минералов, в разные годы купленных заботливыми родителями или подаренных друзьями семьи. Вот, наверное, на ней и закольцевались все представления о будущей профессии. Зная, что отец Романа крупный ученый-геолог, он пытался с ним подружиться, паренька приучили дорожить «нужными» связями.

Таких легковесных Роман не одобрял. Ему казалось, что они сами себя обкрадывают.

Роману и в эту смену работалось хорошо. Под равномерный ритм конвейера приятно думалось о том, что учеба позади, практика помаленьку идет, она оказалась самостоятельной работой — вначале на станке, а теперь на конвейере.

Все знают, что у конвейера характер не из спокойных. Он катит машины терпеливо, в точно рассчитанные секунды, но может и внезапно остановиться — тогда на линии стоит непривычная тишина и слышны встревоженные голоса.

Остановка конвейера — чрезвычайное происшествие. Хорошо еще, если на десятки секунд... Роман помнит случай, когда эта бесконечная лента замерла на десять минут, и тогда причины неполадок изучала специальная комиссия. Такие происшествия сбивали не только ритм — настроение всем, кто обслуживал эту главную артерию завода.

На конвейере все рассчитано до секунды. Здесь, как и в любом деле, есть операции простые, есть сложные — это только непосвященным кажется работа у ленты одинаково монотонной. Вместе со своими напарниками Роман устанавливал на уже прошедшие солидный отрезок конвейерного пути машины моторы. Но он с завистью посматривал в конец ленты, где машины заправляли, за руль садились водители, запускали моторы и новенькие, нарядные, сверкающие свежим лаком машинки проскакивали контрольные отрезки пути. Роман хотел овладеть и этой специальностью. Вот поработает на сборке и перейдет к испытателям...

Сегодня конвейер стелился ленточкой, как говорили опытные мастера. И настроение у Романа от этого было спокойное, хотя казалось, что время не движется, затерялось где-то в шуме, лязге, грохоте сборочного.

Он с нетерпением дождался конца смены, на бегу махнул рукой приятелям: опаздываю.

Дома Романа ждал сюрприз. В гостиной был аккуратно, со вкусом сервирован стол. Лина постаралась, поставила на стол немного сыра, колбасы, нарезанной аккуратными ломтиками ветчины. В вазе фрукты. На столике в кухне она оставила чай, конфеты, сахар, пирожные. Сестра приготовила все так, как мама, когда ожидала супругов Стариковых или других друзей дома. Даже рюмки, фужеры, вилки, ножи, салфетки не забыла. «Спасибо, сестренка», — обрадовался Роман.