Зона справедливости
Шрифт:
И, севши, по выражению классика, орлом, Колодников хищным мстительным оком принялся, насколько позволяло отсутствие очков, подмечать всё новые и новые, ранее ускользнувшие от него подробности, скрупулёзно внося каждую в счёт, который он намеревался мысленно предъявить потом ненавистному племени ментов. Потом — когда их будут находить по двое, по трое утром на асфальте растоптанными в кровавую слякоть, а он, Колодников, проходя мимо, даже головы не повернёт… Как мимо раздавленного насекомого — пройдёт и не оглянется…
А подробностей было много. Если бы Алексей не знал слова «зачуханный», он бы придумал его в эту ночь. Мало
Изнывая от сострадания, Алексей смотрел, как вновь прибывший осторожно втыкает чудом пронесённую спичку в щель между косяком и стеной (в самой стене щелей не было). Боже мой, он пытался повесить на этот ломкий хрупкий стерженёк свою рубашку. Повесил, отступил на шаг — и тут рубашка оборвалась прямо в жижу. Злобный отчаянный мат владельца прозвучал тихо и сдавленно — чтобы не потревожить спящих. Алексей закрыл глаза.
Ах, как у них всё продумано!.. Конечно, если завтра днём вывалянный в грязи субъект предстанет перед судьёй, у того и сомнения не возникнет в том, что перед ним — опустившийся до последней степени алкаш…
Колодникову ещё хорошо. У него за спиной — Бог! Да если даже и не Бог — всё равно какая-то неведомая, неодолимая сила, при одной только мысли о которой кожа собирается на затылке. И сила эта уже близко, она уже при дверях… И Колодников, что самое главное, знает об её пришествии. А вот этим-то бедолагам каково!..
Раньше они казались Колодникову единым целым — как если бы кто-то смял пластилиновые фигурки в общий ком. Теперь же он видел каждую фигурку в отдельности. Толпа распалась на лица. Особенно понравился Алексею молоденький паренёк, спавший впритирку к стене, где посуше. Из одежды на нём были высокие ботинки и весёленькой расцветки трусы до колен. На правом плече юноши красовалась пышная татуировка в виде эполета, на левом почему-то (если, конечно, Колодникова не подводило зрение) — звезда Давида, а на пузе разевал пасть какой-то клыкастый зверь из породы кошачьих.
Юноша, во-первых, очаровал Алексея своим спокойствием: поднимался, лишь когда его таскали наверх (надо полагать, на допрос). Во-вторых, явно будучи профессионалом, если судить по наколке, повадкам и лексике, он ни разу не попытался навязать свою волю старшим и вообще вёл себя скромно, хотя и с достоинством. Ну и в-третьих, каждый раз, отлучившись, юноша ухитрялся раздобыть по дороге пару-тройку сигарет, одну из которых тут же пускали по кругу — по затяжке на брата.
Звали юношу — Лыга (во всяком случае, так его выкликали менты), но что это было: фамилия или прозвище — Колодников сказать затруднялся.
Из коридора в камеру проникал тихий прерывистый вой. В другое время Алексей предположил бы, что это кричит человек, но сейчас предполагать такое было просто страшно.
Стоящий у двери (пытался надышаться из круглого отверстия в стальном листе) обернулся.
— Бьют,
«Господи… — потрясённо думал Алексей. — Какой ГУЛаг? Какой, к чёрту, Освенцим? Вот же он, Освенцим-то, под боком! Ну, понятно… Понятно, почему нашим богоискателям мерещится в народе лик Христа… Мы оплёваны, как Христос, избиты, как Христос, распяты… Да, но кто распинает? Кто оплёвывает?.. Да сами себя!.. Господи! Как вовремя всё началось!.. Как вовремя поползло на нас из арки это… это… Возмездие, чёрт возьми! Только так с нами и можно! Только так!..»
Следует заметить, что, угодив впервые в переплёт, Алексей Колодников сильно поумнел. Кстати, так оно обычно и бывает. Тихий прерывистый вой помаленьку умолк, за железной дверью в коридорах подвала установилась гулкая тишина.
— Оу!.. — призывно донеслось откуда-то из коридора. Глас вопиющего из камеры. — Витё-ок!.. Спишь, что ли?..
— Не… — пришло спустя малое время — поглуше и вроде бы с другой стороны. — Чего ты там?..
— Следователю-то чего петь будем, слышь?..
Ответа долго не было. Витёк мыслил. Наконец неуверенно подал голос:
— А не знаем ничего — и все дела…
— Не-э… — сердито отозвался первый, тоже поразмыслив. — Не проканает… Сказку надо… Думай давай…
Алексей, осунувшись, глядел на спящих. Почему-то именно на них, а не на тех, что понуро переминались у стены, так и не найдя, где прилечь.
«Господи… — молился он, напрочь уже забыв свои наивные рассуждения относительно тюремных законов, и готовый стать на колени прямо в чёрную жижу. — Пощади ты их, Господи… Они ведь уже наказаны… Я не знаю, что они там натворили, за что сюда попали… Но Ты же видишь, ты видишь: вот они… Вот они лежат в этой грязи, им не дают пить, им не говорят, который час… Ты слышишь: их где-то бьют!.. Я понимаю, Господи, я всё понимаю… Да, конечно! Кара твоя будет справедлива… Но кто ж тогда спасётся — если по справедливости?.. Ну ты же сам говорил, Господи: „Если отыщется во всём городе хотя бы десяток праведников — пощажу этот город!..“ Так неужели же не найдётся?..»
Силы, однако, шли на убыль. Всё-таки провести сутки то на корточках, то осторожно прислонясь голым плечом к наждачно шершавой лепной стене, да ещё с одёжкой в руках — задача довольно трудная. Вскоре Колодников стал подумывать: а не разгрести ли ему туфлями грязь вон с того местечка и не пожертвовать ли, ну, скажем, рубашкой?.. В смысле — подстелить и хотя бы сесть на задницу…
Он давно уже не ужасался и не молился — лишь вздыхал временами. Судя по всему, его решили продержать здесь полные сутки с момента задержания. («Очки отобрали?.. — удивился один из товарищей по несчастью, когда Колодников упомянул об этом к слову. — Вообще-то очки отбирать не положено… Чем-то ты их, слышь, достал, ментов-то…»)
Тупая усталость съела все остальные чувства, и Алексей, бродя вдоль стены, вяло прикидывал, сколько ему ещё осталось до звонка. Наступление дня ознаменовалось тем, что узников принялись выкликать по фамилиям и партиями увозить к судье. На их место, впрочем, тут же стали прибывать новые лохи, не сообразившие вовремя пнуть мента в яйца — и давай Бог ноги! Алексей, к тому времени сам уже став старожилом камеры, осведомлялся у новичков, который там снаружи час, и даже кое-что разъяснял в смысле юрисдикции.