Зона справедливости
Шрифт:
Глава 17
Что старая жизнь кончилась, а новая началась, Колодников понял уже на следующее утро, когда они вдвоём с Димкой вышли из дому — каждый по своим делам. Гулкий двор, наискось простреленный апрельским солнцем, ошеломил Алексея стуком и треском переставляемой мебели, натужными голосами грузчиков, всхрапами подъезжающих грузовиков. Такое впечатление, что в городе была объявлена эвакуация. Возле каждого подъезда громоздились узлы, брёвна ковров, шершаво темнели стенки и комоды, сверкало гранёное стекло горок, слепили молочной белизной высокие дорогие
Алексей ошалело озирался. Стоящий рядом с ним Димка был, не в пример отцу, вполне спокоен и вид имел самый что ни на есть удовлетворённый. С высоты крылечка он неспешно, как-то даже по-хозяйски оглядывал творившееся во дворе.
— Драпают, что ли, уже?.. — упавшим голосом осведомился Колодников.
— Угу… — отозвался сын.
Потом вдруг недоумённо сдвинул брови и, пропустив сквозь зубы: «Я — сейчас…», — сбежал с крыльца. Озадаченный Алексей уставился вслед. Уверенным неспешным шагом Димка приблизился к табору возле четвёртого подъезда и заговорил с хозяином — тем самым кавказцем, у которого однажды гостя в арке побили. («В больнице лежал, да?..»)
Упитанный смуглый кавказец, казавшийся рядом с огромным Димкой толстячком-лилипутом, замахал руками, раскричался. Димка слушал его и мрачно кивал. Уяснив суть дела, вернулся.
— На другой город меняется… — ворчливо пояснил он. — Вовремя он…
— На историческую родину? — наобум предположил Алексей.
Димка злорадно ухмыльнулся.
— Ага… Сдалась она ему, эта родина!.. Под Москву куда-то…
Оба направились к ближайшей арке.
— А тебе до него какое дело?..
— Пап!.. — с достоинством пробасил Димка. — Я ведь от киосков отошёл…
— Очень интересно… — пробормотал Алексей. — И-и… куда же ты, прости, отошёл?.. Я хочу сказать: чем ты теперь занимаешься-то?..
— Квартирами, — просто ответил тот.
Колодников остановился. Димка — тоже.
— Скупаете квартиры?!
— А чего? — не понял Дмитрий отцовского ужаса. — Бегут же… Они ж все — эти… — Тут Димка запнулся и наморщил лоб. — Забыл… — с досадой признался он. — Ну, не зёрна, а эти… Сказано: соберите сначала, свяжите в связки… Ну, чтобы сжечь потом… Сорняки, короче…
— Плевелы? — со страхом спросил Алексей.
— Ага, плевелы!.. — обрадовался Димка.
Они ступили под гулкие каменные своды арки. Колодников пришибленно молчал. Внезапно внимание его привлекла яркая листовка на серой стене у самого выхода. Такие обычно лепят во множестве куда попало перед выборами в разные там органы власти.
— «Братья и сёстры… — прочёл он, содрогнувшись, обращение — крупно набранное по центру, как заголовок. По спине пробежал холодок, повеяло речью Сталина и вообще началом Великой Отечественной. — Уже секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают…» — Алексей осёкся и поглядел на Димку.
Димка, склонив лоб, угрюмо читал про себя. На скулах его шевелились желваки.
— Эх!.. — поразился он вдруг. — Гляди-ка: и Полтину со Скуржавым вставили…
— Где? — Колодников
В глазах запрыгали строчки. «…шестого августа прошлого года Аркадий Злотников сунул под поезд своего подельника Пороха… а утром тридцать первого марта его самого нашли с отрезанной поездом головой… вдали от вокзала… Сказано: все, взявшие меч…»
Стилистически страшная эта листовка представляла из себя некий гибрид проповеди и уголовной хроники. Один раз в ней даже мелькнуло слово «разборка». Чувствовалось, что кто-то из составителей её, в отличие от того же оперуполномоченного Геннадия Степановича, владеет информацией целиком.
— Ваша агитка?.. — охрипнув, спросил Алексей.
Димка был по-прежнему мрачен.
— Нет, — нехотя бросил он наконец. — Конкуренты…
До кирпичного особнячка Колодников в этот день добирался с неслыханным комфортом. Сразу же за аркой Димку поджидал транспорт — длинная с привскинутым широким задом иномарка, и Алексея подбросили до работы со свистом. Город выглядел, как ни странно, приветливым и спокойным — разве что милиции поприбавилось на улицах. Паника, надо полагать, затронула пока только дом номер двадцать один по проспекту Крупской, да и то далеко не всех его обитателей…
Впрочем, Алексей, как вскоре выяснилось, спешил напрасно. Окрестности двухэтажного теремка были пустынны, а тяжёлые двери парадного подъезда — опечатаны. Кажется, опоздал — и навсегда… Кроме бумажной полоски с двумя круглыми бледно-фиолетовыми, напоминающими полумесяц оттисками и чьей-то беглой подписью, на дверях ещё была косо прилеплена всё та же зловещая листовка, что и в арке: «Братья и сёстры…»
Алексей огляделся растерянно и решил попытать счастья с чёрного хода. Фонд арендовал лишь половину особнячка, стало быть, вторую половину могли и не опечатать. Он приблизился к железным воротам со щитом и мечом на каждой створке, погремел щеколдой.
Калитку приоткрыл уже знакомый Колодникову красномордый седобровый страж, только вот угрюмства и свирепости в нём на этот раз не чувствовалось. Похоже, он даже обрадовался появлению Алексея: через порог разговаривать не стал, пригласил к себе в будку.
— Накрылся ваш фонд!.. — благодушно сообщил он, сияя. Словно с именинами поздравлял. — Утром опечатали…
Алексей стоял неподвижно, и лицо у него, надо полагать, было скорбное и глубокомысленное. Колодников пытался понять, как отнестись к этой чёрной вести. Работы он, конечно, лишился… Да, но с другой стороны, за прогул могли уволить по статье, а теперь и увольнять некому… Иными словами, порочащих записей в трудовой книжке не предвидится…
Глядя на него, седобровый даже крякнул. Задумчивость Алексея он принял за глубокое, искреннее горе.
— Зарплату-то, небось, так и не выплатили?.. — посочувствовал он. — Ж-жулики!..
— Да зарплата — что зарплата?.. — помявшись, отвечал ему бывший специалист по компьютерному дизайну. — Тут бы теперь трудовую обратно взять…
— Отдадут… — утешил седобровый. — Не они, правда, — следователь потом отдаст… Но отдадут. Без трудовой-то ведь никуда и не устроишься… А у тебя, верно, уже и место новое присмотрено?..