«Зона свободы» (дневники мотоциклистки)

Новик Майя

В Бабушкине нас остановила полосатая палочка гаишника. Он был бурятом, в свете желтоватого уличного фонаря было невозможно понять выражение лица. На круглом лице шевелились только губы, да чуточку — брови.

— Документы!

Он мельком посмотрел документы у всех, но, когда дошел до Эдика, остановился.

Вся его фигура радостно дрогнула.

— Та-ак, а где права? Почему без прав?

— Так вот, права у него есть, — Эдик тыкал пальцем в сторону Ильи, Илья усиленно кивал черным шлемом.

— А паспорт есть? Нет? А откуда я знаю, что ты — это ты?

И что это — твой мотоцикл? Стойте! — он вдруг пристально осмотрел всех нас. — А почему без колясок? Где коляски? Оставайтесь здесь! — скомандовал он. — Пошли со мной! — приказал он Эдику, и они скрылись в помещении поста ДПС.

— Ну, все, влипли! — процедил Виктор, глядя вслед инспектору.

Со всех сторон нас обступала темнота. Меня сотрясала дрожь — от усталости, от холода, от тревоги. Стал накрапывать дождь. Если у нас заберут мотоциклы, мы окажемся в очень интересном положении…

— Но у нас-то «Соло»? — спросила я Алексея. — На «Соло» можно без коляски?

— Можно-то можно, — постукивая зубами, ответил Алексей, — вот только он у меня зарегистрирован, как обычный, когда я его на учет ставил, инспектор, который номера сверял, мне вписал номер модели с коляской. Дело в том, что это один из первых мотоциклов без коляски, на раме указана колясочная модель, а в документах — одиночка. Ну, гаишник посмотрел шильдик на раме и исправил. Я не отследил вовремя, так в документах и осталось…

— Замерз? — я почувствовала прилив жалости к своему хрупкому водителю.

— Да нет, нормально…

Ждать пришлось минут десять. Эдик вернулся с поста, на ходу пряча в карман бумажник.

— Сколько? — тихо спросил его Виктор.

— Как обычно, пятьдесят.

— На бензин хватит?

— Должно.

— Тогда вперед! — вдруг рявкнул Макаров, лягнул стартер и открутил ручку газа.

Его чудовищный мотоцикл, приподнявшись на заднем колесе, скакнул вперед. Мы рванули следом.

После Бабушкина опустевшая дорога выстрелила в темноту по прямой. Мы ехали, ехали, ехали… Дождь то прекращался, то припускал с новой силой, каждые тридцать секунд я без особого результата вытирала очки, — кожаные теплые перчатки можно было выжимать. Фары встречных машин расплывались в неясные радужные пятна.

Слабый свет мотоцикла почти не освещал дорогу. Хорошо, что асфальт был ровный, почти без выбоин.

Виктор, которому надоела наша размеренная езда, когда ничего не происходит, и нет никакой возможности увидеть, где ты, собственно говоря, едешь, забавляясь, выходил на встречную полосу узкой дороги, и ехал рядом с нами. В две фары можно было хоть что-то рассмотреть впереди. Когда вдалеке появлялась встречная машина, он пристраивался за нами, а потом снова с яростным воплем выезжал на встречную полосу. Его черный согнутый силуэт выделялся на фоне темного неба. Руслан и Эдик ехали сзади. Прошло немало времени, прежде чем синий дорожный знак поведал нам о том, что справа от дороги находится турбаза Култушная. Ребята по очереди притормозили у него и поехали дальше. Наконец, это всем надоело, и Виктор включил поворотник. Маленький караван остановился

на обочине. Все сгрудились возле Алексея.

— Лёха, теперь уже понятно, что Белецкий нас не догонит, да и поехал ли он, неизвестно, — сказал Макаров. — Схема проезда у тебя?

— Нет, осталась у Белецкого. Да я её помню, там река, то ли Большая, то ли Белая, кажется, все же Большая. А улан-удэнцы обещали нас ждать на дороге, мы не должны проехать мимо них.

Несмотря на собачий холод и усталость, которую я не испытывала со времен лыжных походов далекого детства, я мысленно рассмеялась. Мы ехали в неизвестность!

Класс! Нет, в самом деле. Мне это даже понравилось. Почему бы и нет? В конце концов, я ведь хотела сильных ощущений, значит, я их получу.

На размышление у Виктора ушло не более десяти секунд.

— Култушную мы уже проехали. Едем еще пять километров, если никого не встречаем, ищем съезд и ставим палатку. Все согласны? Вперед.

Но не успели мы проехать и километра, как с обочины нам замахали, закричали и замигали фарами. Нас ждали. На левом отвороте стоял светлый «Москвич», а на обочине — пара мотоциклов. Кто-то, размахивая руками, бросился к нам, парней хлопали по спинам, жали руки, рассматривали друг друга при свете фар и слабенькой лампочки в салоне машины.

— Ой, там девушка? Дайте девушке чаю! — кричал очень громкий женский голос. — Пусть она идет в машину, она замерзла!

И меня уже кто-то обнимал за плечи, заглядывал в прорезь шлема, увлекал к такому теплому, такому заманчивому салону машины.

Я проявила стойкость. Ведь это предательство — сесть в нагретое нутро «Москвича», когда мой водитель остается под дождем? Ведь предательство, правда? И я осталась.

Где-то впереди светились окна, там была деревня. Наконец, кто-то крикнул:

— Эй, Андрюха, проводи их до места!

На обочине затрещал двухтактник*.

Мы быстро попрыгали на мотоциклы и понеслись куда-то во тьму. В первый раз мне стало не по себе, — мы неслись с какой-то устрашающей скоростью по гравийной дороге. Какие ямы и выбоины нас могли ждать впереди, неизвестно. Стоп-сигнал мотоцикла нашего «сусанина» угольком горел далеко впереди. Деревня быстро осталась где-то в стороне, мелькнули фонари над крыльцом черного домика, чьи-то тени. Мы снова оказались в темноте. И тут я в первый раз взмолилась.

— Лёш, потише, пожалуйста! Потише…

Алексей притормозил, нас тряхнуло на мосту, потом он снова добавил газу и вдруг заозирался, заоборачивался, затормозил, остановил «Урал» прямо на дороге и, бросив мне:

— Руслан упал! Я сейчас! — убежал. Потом вернулся, включил габариты и снова исчез в темноте.

Я безрезультатно вглядывалась в ночь. Как он понял, что Руслан упал? Я ничего не слышала… Сейчас, напрягая слух, я слышала вскрики далеко сзади. Я хотела было бежать назад, но впереди показалась чья-то машина, и оставить мотоцикл с вещами я не решилась. Я сильно устала. Так устала, что не могла стоять на ногах. Я села на мотоцикл и, слизывая с губ капли дождя, стала терпеливо дожидаться Алексея.