Зорге. Подвиг и трагедия разведчика
Шрифт:
— Когда же этот "нужный" момент наступит?..
Рихард видел, что Отт с трудом сдерживает ярость.
— Сразу после того, как доблестная германская армия возьмет Москву. Тодзио помедлил. — В крайнем случае, когда она возьмет Свердловск. Это будет, конечно, после седьмого ноября?
Опять в кабинете повисла тишина.
— Больше вы ничего не желаете передать фюреру? — ледяным голосом спросил генерал.
— Передайте, что мы всей душой с нашими арийскими братьями. Разрешите поднять тост за ваши успехи на
На этом прием был завершен. Выходя вслед за гостями, Отт бросил:
— Доктор Зорге, прошу задержаться.
Рихард сел и в изнеможении откинулся на спинку кресла. Отт вернулся в комнату, резко захлопнув дверь:
— Что скажешь?
— Обстановка уже яснее, — ответил Рихард.
— По-моему, как раз наоборот. Этот хитрец Тодзио, а особенно молчаливые мумии Сугиямо и Доихара поняли, похоже, почему мы их теперь торопим с вступлением в войну.
— Действительно — почему? — Рихард кивнул в сторону стены, на которой висела карта. — Ведь все идет так победоносно.
— На карте — да, — хмуро проговорил генерал. — Все хорошо на словах и если верить Кречмеру. Я не хотел тебя огорчать, но теперь скажу. Под величайшим секретом. Наши войска встречают под Москвой чудовищное сопротивление. Каждый километр стоит нам целых дивизий! Темпы нашего наступления замедлились. И это — на третий день "Тайфуна". — Отт перегнул указку — она сломалась.
Тут он успокоился:
— Слава Богу, у русских действительно почти не осталось резервов. Ни живой силы, ни вооружения. Но ты понимаешь, что произойдет, если они перебросят под Москву дивизии Особой Дальневосточной армии? Мы этого не должны допустить. Ну почему самураи стали вилять?
— Провал блицкрига и первого наступления на Москву сделал их осторожней. Да и зима не за горами.
— Но их министр иностранных дел в этом самом кабинете два месяца назад…
Зорге мягко прервал Отта:
— Вы сами говорили, что самураи блестяще усвоили принципы дипломатии фюрера. Как сказал Гитлер? "В политике я не признаю никаких законов. Политика — это такая игра…".
— Хватит! Ты лучше скажи, что нам теперь делать?
— Советую проинформировать Берлин об истинном положении.
— Нет! Решительно — нет!
— Воля ваша, мой генерал. Вы сами просили совета. В Берлине все равно узнают. От кого-нибудь из других. От Мейзингера, например, или Кречмера… И тогда фюрер подумает, что вы… — Он не договорил.
Генерал наклонил голову:
— Это будет еще хуже — ты прав. Но что именно сообщить?
— Разрешите, я набросаю текст? — Рихард взял лист бумаги и начал писать. — Примерно так: "Ведение Японией войны против Дальневосточной армии нельзя ожидать ранее весны сорок второго года".
— Добавим: "Дальневосточной армии, очень сильной в боевом отношении", — мрачно уточнил Отт. — Фиаско. Крах! Эта радиограмма означает, что наша с тобой деятельность потерпела
— Во всяком случае, генерал, мы не сидели сложа руки.
Посол вызвал шифровальщика и приказал немедленно отправить радиограмму в Берлин.
Казалось бы, ответ получен. И все же… Все же Зорге не мог принять окончательное решение: нападет Япония на Дальний Восток или нет?.. Не хватало какого-то последнего звена.
На 4 октября у Рихарда были намечены еще две встречи. Одна из них — с Ходзуми Одзаки.
Советник премьер-министра подтвердил:
— Кабинет окончательно решил не выступать против Советского Союза в нынешнем году.
Ходзуми, как обычно, говорил тихо и спокойно, однако глаза его радостно блестели. Рихард с трудом сдерживал желание обнять своего друга.
— Но есть одно "но"… Квантунская армия останется в Маньчжурии до весны будущего года.
— До весны многое может измениться, — проговорил Зорге, но подумал: "Последнее недостающее звено? А вдруг и это решение кабинета — отвлекающий маневр, глобальный обман?.."
* * *
Вечером Рихард встретился с Ханако. Она была в голубом кимоно с широким фиолетовым поясом и серебряным шнуром. Этот наряд очень нравился ему.
Ханако немножко грустна и выглядит очень молодо — такой же, как в этот самый день несколько лет назад, когда они впервые встретились в ресторане "Рейнгольд" и она праздновала вместе с ним его день рождения… потом была первая ночь… их ночь…
День рождения… Он проходит незамеченным для окружающих. Только самые близкие приобщены к этому маленькому празднику. Но Рихарда этот день настраивал на сосредоточенный самоанализ. Он был благодарен Ханако, что она не забывает об этом дне.
Они сидели в том же зале "Рейнгольда" на тяжелых скамьях, стилизованных под пивные бочки. Столик скрашивал букет осенних хризантем. Играл оркестр. Ханако с состраданием смотрела на него.
— Что с тобой, вишенка?
— Вы так плохо выглядите! — Она дотронулась рукой до его лба. — У вас жар… Вы не такой, как всегда…
— В этот день смотришь назад, и вокруг, и вперед… Думаешь, в общем, о смысле жизни… О своем месте в ней…
— Вы такой умный, Рихард-сан!
— Эх, к этому… — он постучал пальцем по лбу, — еще бы и кроху счастья.
У нее на глазах выступили слезы:
— Не надо… Вы всегда были веселым и сильным!
Он рассмеялся:
— Мы любим в женщинах слабость, они в нас — силу. Так будем достойны звания мужчин!
— Со мной вам не нужно притворяться, — еще тише проговорила она. Хотите, я сыграю?
Она сняла со стены гитару — самисэн, начала перебирать струны и негромко запела.
Когда она замолкла, Рихард попросил:
— Спой еще, вишенка. Я вспоминаю тот первый день… Спасибо. Без нашей дружбы мне было бы намного трудней все эти годы.