Зов долга

Джамано Марк

Когда я впервые узнал о том, что император Минаса, который носит этот титул скорее в дань традиции, чем в соответствии с реалиями сегодняшних дней, постоянно саботирует деятельность храма, я искренне недоумевал. Эти даамонцы вообще понимают, что живы до сих пор лишь благодаря самопожертвованию храмовников? Хотя, признаюсь, высшие иерархи храма тоже хороши. Стоило ли изолироваться от внешнего мира? Уверен каждый благословленный ребенок был бы счастлив хоть иногда видеться со своей семьей.

Может, я чего-то не понимаю? В этом должен крыться какой-то смысл. Возможно,

осознание того, что людям есть, что терять кроме жизни во имя служения, способно подорвать волю и породить в душе сомнения. Не знаю, но в моем случае все как раз наоборот. Я знаю, что у меня есть мама, что она помнит обо мне. Это понимание разжигает в моей душе благодатный огонь, который освещает мой путь даже в самые темные дни. Пусть я встречу свою смерть где-то в холодных пещерах мрачного леса, я буду знать, за кого я сражаюсь и ради кого погибаю.

Мои мысли прервал надменный взгляд Агоста, который с неприкрытым отвращением в голосе обратился ко мне:

– Ух ты! Поглядите, кто тут у нас! – Всплеснул он руками, широко улыбаясь. – Слухи не врали, Аластар принял в ученики полукровку.

Подчиненные Агоста смерили меня презрительными взглядами, в то время как наш отряд, включая командира, замер. Воздух снова завибрировал от напряжения.

– Знаешь, кто доставил подстилку демонов, которая приходится тебе матерью, в храм? – Лицо даамонца исказил хищный оскал. Он шагнул в мою сторону и чуть наклонился, игнорируя Агрида, который преградил ему путь. – Это был я! – В голосе Высшей Тени послышались шипящие нотки, наполненные ядом. – Жаль, что ее так быстро забрали имперцы, – фальшиво изобразил он огорчение, – мне так хотелось с ней немного поиграть....

Сила забурлила в моих венах мгновенно. Чувства обострились, а жажда крови спазмами накатывала на мое сознание, но я все еще боролся с безумием, что красной пеленой заволокло картину перед моими глазами.

– Ох, не стоит так реагировать... – снисходительно улыбнулся Агост, – я бы оказал ей честь! Кто еще бы рискнул касаться грязной шлюхи? Правда, и такие нашлись... – раздался грудной смех даамонца, сопровождаемый ухмылками его подчиненных. Агост бросил взгляд на Аластара:

– Хотя, чего еще ожидать от неблагодарных предателей...

Еще минутой ранее, я сквозь бурю эмоций, без остатка сжигающую мое здравомыслие, продумал план действий. Начну с поступи, если не удастся застать эту тварь врасплох – уйду воплощением и атакую с новой позиции. Если это мой последний бой, пусть так, но я сотру с его лица эту мерзкую ухмылку.

– Чшшь, – мою шею обвили руки Ахры. Она наклонилась к моему уху и тихо нашептывала успокаивающие слова, согревая мою душу своим горячим дыханием и сладковатым запахом стихийных растений, часто встречающихся возле червоточин. Из цветов этих растений храмовники создают множества различных зелий, в том числе и особые отвары для купания, – Не надо, Альм, не надо...

Приступ неудержимой злости постепенно отпускал меня, уступая место всепоглощающей обиде. Вместе с тем, яростного зверя заменил обычный ребенок, чьи эмоции превзошли возможности его резерва и готовились излиться горькими

ручьями из его глаз, на миг отразившими в себе свет Геллара.

– Знаешь Агост, – тихо проговорил я ровным тоном, справившись с эмоциями. На помощь ранимому ребенку пришел рассудительный и взрослый мужчина, – зря ты так...

Командир Высших Теней поймал мой холодный взгляд и слегка нахмурился, все еще пребывая в образе надменного шута. При этом его подчиненные удивленно вскинули брови, открыто веселясь.

– Даже не смотря на ваши разногласия с Учителем, которые мне кажутся недопониманием, я принял тебя за достойного мужчину. Даже не смотря на твое вызывающее поведение, я увидел в твоей душе свет, не ощутил отвратительного запаха гнили источаемого ей...

Даамонцы из отряда Агоста возмущенно зароптали неразборчивым шумом. Все они являлись опытными воинами, прошедшими сотни битв на грани жизни и смерти. Все они привыкли к отношению, соответствующему их статусу, но сейчас какой-то мальчишка позволил себе перечить их лидеру, тому, чей авторитет непререкаем. Самое же удивительно то, что их командир молчал, хмуро взирая на этого самого мальчишку.

– Но своими словами, ты поставил себя в один ряд с тем, кто надругался над моей матерью. Можешь считать меня безумцем и глупцом, но однажды я лично вырву его сердце. – Не знаю, что увидел в моих глазах Агост, но он невольно отступил на шаг от Агрида, который, как и прочие застыл каменным изваянием, недоуменно всматриваясь в мое лицо. Будто никогда прежде не видели меня, и тут прозрели. – Ты станешь следующим... – продолжил я безэмоциональным тоном, – ведь отныне ты мой враг! Помни об этом, даамонец.

Я с благодарностью прижался щекой к руке Ахры и накрыл ее своей ладонью, давая понять нашей лучнице что успокоился. Несколько мгновений помявшись, Ахра отстранилась, а я повернулся к учителю, взгляд которого замер в безмолвном вопросе. Я коротко кивнул командиру, и он, одобрительно улыбнувшись, призвал отряд двигаться дальше.

Дальнейший путь прошел без неожиданностей. Мы не обсуждали встречу с отрядом Агоста, переговариваясь лишь по делу. Я переживал, что после моего словесного выпада отношения внутри нашей команды изменятся, и они, правда, изменились, но совсем не так как я мог себе представить. В глазах даамонцев не было ни жалости, ни опаски, ни сомнения. Там появилось одобрение и принятие. Я только сейчас понял, что они по-настоящему приняли меня. Пусть юного, все еще слабого и неопытного, но своего. Это неописуемо приятное ощущение, которое научило меня относиться к ним так же.

Ближе к вечеру мы добрались до обозначенной на карте скале, в недрах которой и созрела червоточина. Вообще, как я понял, червоточины – это узлы стихий, которые подобно комкам загустевшей краски проявлялись на полотне мироздания под неустанно мажущей кистью времени. Они образовывались где угодно, ограниченные лишь тягой к земле, потому как именно она и порождает силу стихий. Нет, чисто теоретически можно представить червоточину, оторванную от земли, но, мне кажется, со временем она просто растворится сама по себе.