Зов пахарей
Шрифт:
– Где ты нашел этого ребенка?
– У аскяра отобрал. Тот хотел разорвать его пополам – я не дал. Это сын погонщика мулов, в монастыре он жил.
– Как твоего отца звать, сыночек? – спросил я, заглядывая ребенку в лицо.
– Еранос.
– Где он сейчас?
– Моего папу убили…
– А тебя как звать?
– Зулум.
– Курды из рода Шеко сотни армянских жизней задаром спасли. Что хочешь за этого ребенка? – спросил полководец.
– Я не из рода Шеко, и мальчишку этого я, паша, считай, что у смерти вырвал, – похвалился
Я пошарил в карманах, ничего не нашел. Паша полез в карман – тоже пустой был. А мальчонка смотрел на нас с мольбой.
Ну конечно же мы могли одним ударом клинка расправиться с этим курдом и забрать ребенка, но мы вынуждены были сдерживать себя, потому что никоим образом не хотели повредить делу Исро. Дело это в последние дни получило широкий размах, в него включилось множество людей. Они по крупицам собирали осколки нашей родины.
– Подойди ко мне, мой мальчик, – обратился Андраник к Аладину Мисаку.
То, что он подозвал певца, означало, что на душе у Шапинанда тяжко. В такие минуты песня была единственным его утешением.
Аладин подошел и сел рядом с полководцем.
– Спой что-нибудь курдское, сынок.
– Жалобную песню хочешь или же любовную?
– «Хайле-хайле» знаешь?
– Знаю, паша.
– Ну так начинай.
Мисак приложил руку к уху.
– Нет, спой лучше «Хулнко», – сказал я.
– Согласен, – сказал паша и надвинул видавшую виды папаху на хмурый лоб свой.
– «Хулнко, издалека ты идешь… Слепи гнездо у бойницы развалившейся крепости», – воодушевленно затянул Мисак эту известную курдскую песню. Закончив ее, он запел по-армянски:
Сердце мое переполнено, а руки связаны, Вместо Муша остались развалины, Рухнули Норшен и Бердак, Куда этот мир идет?
Каждый из нас был князь, А теперь мы все бродяги, Только и знаем болтаем, Сирот за золото покупаем!
Отпрыск, где твой господин,
Где наш храбрый Арабо?
Честь и слава храбрецу,
А нам дайте нашего сиротинушку…
В глазах курда стояли слезы.
– Возьми, – сказал курд, подводя ребенка к Андранику. – Не нужно ничего. Эта песня посильнее золота…
Я поднял на руки малолетнего сыночка погонщика мулов Ераноса и передал Фетара Исро.
И так как этот случай произошел на Смбатасаре в те дни, когда были упразднены армянские добровольческие полки, с легкой руки Андраника мы окрестили сиротку «последним добровольцем».
Вернитесь!
Мне так хочется увидеть Аладина Мисака, услышать его песню. Из гайдуков считай что больше половины уже нет в живых. Последним погиб Джндо вместе с Сейдо Погосом, а старый фидаи лачканец Артин умер в доме, освятил свою гибель выстрелами.
Однако что стало с моим певцом? О, как бы я хотел увидеть его! Я усадил бы его рядом с собой, обхватил бы голову руками, и он сразу бы понял, что со мной.
Я устал, Мисак. Крепость Смбатасара рухнула мне на голову, нет больше на свете чудо-коней Взрыв-родника, они ушли под землю. Господи, до чего же я хочу услышать твою песню, ту, что ушла с тобою и не повторится больше. Я искал в горах цветок брабиона, спой мне песню про этот цветок…
Мой конюх Барсег спал возле ясель. Я разбудил его, и мы, взяв лошадь, вышли из конюшни.
Ну вот и все. Куда идешь ты, взявшись за уздечку, понурый такой? Пустой хурджин перекинут через седло, с плеча свисает ружье. О чем задумался ты, что ступаешь так тяжело? Не впервой я вижу тебя озабоченным. Чем помочь тебе? Может, рассказать тебе про твою дорогу?
Ты пересекаешь Мушскую долину. Перед тобою Свекольный Нос. А повыше – знакомая скала. Давай-ка я усажу тебя на эту скалу. Отсюда начал ты свою жизнь фидаи. Может быть, здесь же и кончишь ее?
Что с тобой, ты отворачиваешься, чтобы конюх твой не видел твоего лица. Ты Арабо вспомнил, наверное? По правую руку от тебя – Тергеванк, и по-прежнему раскрыта та дверь, в которую ты метнулся, чтобы схватить со стены теткино решето… Ты помнишь ту легендарную битву?
А рядом – Алваринч. Геворг захмелел тут, но ты не пей, не пей здешнее вино, оно такое пьяное. Если подняться по Алваринчским горам, придешь в ущелье Аваторика. Здесь был убит Аврана Арам, твой бесстрашный фидаи. Две пули поразили его – одна в плечо, другая в грудь. Ты со своими гайдуками опустился перед ним на колено. Он долго глядел на вас воспаленными глазами и прошептал:
«Мое дело конченое… Добей меня своей же рукой»… Но у кого, скажи, у кого бы поднялась рука оборвать эту прекрасную жизнь?.. В это время к вам подошел его зять Ваан, раньше он был солдатом в турецких войсках, и Ваан этот сказал, что может освободить Арама от лишних мук. Секунды не поколебавшись, он подошел к Аврана Араму и сказал: «Подари свою жизнь мне и прости, брат дорогой». И трижды выстрелил из своей винтовки.
В горе прячешь ты свой взгляд, но посмотри на своего конюха. Взявшись за уздечку, он с тоской смотрит на Мушскую долину.
Ну, так встань же, значит, встань! Вместе с утренней звездой ты покинешь долину Тарбана. Подними голову и посмотри – в последний раз взгляни на светлую вершину Цирнкатара. Взгляни на крепость Смбата.
А теперь спускайся. Там наверху осталась пещера Сейдо. А вот и Бердак. Ты стоишь на границе Бердака и Норшена. Франк-Мосо кипятился тут, обозначая границу между этими селами. Здесь ты ел обед с самиром, сваренный женой бердакца. Узнать бы, стоит ли еще дом Франка-Мосо. Я повел бы тебя туда, постучался бы в дверь и сказал: «Сестрица Какав, отведите-ка этому человеку место, и конюху его дайте уголок. Это тот человек, который мальчишкой убежал из Муша и помогал делить границу вашего села».