Зов пахарей
Шрифт:
Когда Андраник входил к наместнику, тому принесли телеграмму казаков. Суд был отменен, и вскоре Шапинанд на своем скакуне вернулся в Багеш. По дороге к нему присоединился Молния Андреас, который проводил красавицу Шушан до Араратской долины и теперь возвращался в Багеш. Все русское войско, армянские добровольческие полки и казачий полк радостно приветствовали возвращение полководца.
На следующий день я, взяв сотника Смбула Аршака, Аладина Мисака и конюха Барсега, отправился в родной город свой Муш.
«Памятная книга» Бдэ
Пятого февраля Третий армянский добровольческий полк вошел в Муш. Одновременно пришла в Муш русская армия. Командующий армией явился ко мне с визитом. Но где был тот прежний Муш?! И неужели это я, после двадцатипятилетней отлучки, вернулся в свой город?
В тот же самый день печальная похоронная процессия прошла по кварталу Сурб Маринэ. В Муше умер один брнашенский пастух, и пастухи с Черной горы пришли проводить товарища в последний путь. Я знал и пастуха, и того, кто говорил прощальное слово над гробом – главу пастухов Ходедана.
Смбул Аршак, который участвовал в похоронах, по возвращении вручил мне «Памятную книгу», которую нашел мой конюх Барсег среди развалин какого-то дома в Дзоратахе, когда вел на водопой моего коня. То была «Памятная книга» моего дядюшки Бдэ, вернее – последняя глава ее, которую он написал, выйдя из тюрьмы.
Из первой главы сохранился только один абзац: «Я благословил его, и он ушел, забыв на скамье свой ранец, оставив на кладбище девушку Мави, на берегу родимой речки оставив товарищей своих – Шахка Аро, Маленького Арама и Чиро…» Остальные главы были сожжены. Но уцелели также первые страницы последней главы.
Вот что смог прочесть я:
«…Когда нас вывели из тюрьмы, какой-то сасунец с закатанными штанинами и лопатой в руках, сам не свой от радости, расчищал площадь. Все в городе радовались, что Сасун станет Эрменистаном. Армяне-фидаи вышли из своих укрытий. Многие из них сдали оружие властям и занялись земледелием. Кое-кто женился, как, например, Борода Каро.
Но случилось нечто удивительное. В Муше открылся клуб молодых турок, и почти все бывшие чиновники нашего города стали членами «Иттихада» и постоянными посетителями клуба. Туда также тайно захаживали курдские старейшины Гасимбек, Аджи Феро и Сло Онбаши.
Однажды распространился слух, что объявляется мобилизация. Всех мужчин нашего города собрали, увели отбывать воинскую повинность. Мой брат Вагаршак только что вернулся из Америки и жил в Хасгюхе. 20 июня 1915 года, в субботу, я отправил к Вагаршаку своего сына Гаспара, тринадцати лет от роду.
Через несколько дней Гаспар вернулся в Муш и вот что рассказал:
«Двадцать пятого июня, в четверг, как раз накануне Вардавара, курдских старейшин вызвали на совет в деревню Мапупнек, возле Хута. На этом собрании, говорят, присутствовали Аджи Феро и женщина по имени Чуро. На следующий день Феро пришел в Хасгюх и предупредил армян: «Знайте, вас будут резать…»
В субботу человек двадцать видных
Мы с моим дядей Вагаршаком пошли в Колосик, Аджи Феро сказал Вагаршаку: «Иди домой и ни о чём не думай». В полночь Сло Онбаши послал за нами курда по имени Шаки, нашего огородника. Онбаши приказал ему отвести меня с Вагаршаком к себе домой и спрятать нас. На следующий день пришел к Шаки один из жандармов Кордона по имени Махмед. Он сказал Шаки: «Слеман Онбаши зовет Вагаршака». Дядя один пошел, меня не взял. Увидел я, что он запаздывает, и тоже пошел к Кордону. И вдруг вижу: выводят из дома моего дядю Вагаршака – на шее веревка, руки связаны за спиной.
Совсем немного времени прошло – жандарм Партка Чахо вернулся в Кордон с одеждой моего дяди Вагаршака в руках; на следующий день он выстирал эту одежду, смыл с нее кровь, надел дядин пиджак – дядя из Америки привез – и говорит:
– Хорошо сидит на мне, правда? На спине дырка есть, ну да ничего, залатаем. – Это он товарищу своему говорил.
Наутро в селе объявили: всем армянкам взять на два дня еды, в Битлис, мол, дочь немецкого короля прибыла, хочет армянок видеть. На меня и еще нескольких мальчиков надели женское платье и пустили вместе с женщинами, отправляющимися в Битлис. По дороге у нас отняли наши пожитки, разбили на небольшие группы и загнали в хлева и сараи возле села Эриштер. Нас заперли на ключ, поставили возле дверей вооруженную охрану, плеснули в ердик керосину и подпалили. Я стоял в яслях, прижавшись лицом к стене. От дыма и огня было невозможно дышать, жара с каждой минутой становилась нестерпимей. И вдруг одна из стен рухнула, и я выбежал, переступив через горящие балки.
На следующее утро Сло Онбаши велел мне и слуге своему, немому Хасо, пойти собрать всех армян, кто жив остался, привести в село. Дошли мы до самого Мкрагома. Хасо пошел к полю, а я спустился в ров. Я увидел трупы, сваленные друг на друга, и узнал Тер-Кероба; одна рука у него была отрезана, и на груди несколько ран, ножом, видно, ударили или кинжалом.
И еще я узнал старосту Муко и священника из Тарзy. Возле сарая лежало еще несколько трупов. Немой Хасо стал камнем разбивать головы мертвым, я занялся поисками своего дяди. И нашел его под камнями нагого. Я побежал немедля к Кордону, отыскал в каком-то пустом разоренном доме старый палас, вернулся, завернул тело дяди в этот палас и засыпал мертвого землей. Когда я вернулся в село, Партка Чахо сказал мне:
– Я должен спрятать тебя, отныне тебя зовут Хасан, запомни. – Потом сказал, что отправляет меня со своим братом в Партик.
Телега двинулась в путь. Когда мы проезжали мимо того места, где я засыпал своего дядю Вагаршака землей, я увидел, что палас с него сдернули и унесли, а тело лежит под палящим солнцем, открытое.
Чахо был в пиджаке моего дядюшки Вагаршака, а брюки и нижнее белье Вагаршака, выстиранные, сушились на телеге. Увидев тело, он спросил:
– Это твоего, что ли, дядю я убил?