Зов пахарей
Шрифт:
В знак протеста против такого насилия Гомса Исо, или иначе Корюн, предал огню свой собственный дом – в доме в это время находились жандармы-четники – сжег свой хлев со скотиной, и, взяв ружье, ушел в Сасунские горы.
В апреле поля освободились от снега. Но в Хнусе и Косуре местами еще снег лежал. Османское войско было отброшено к подножыо горы Бледжан. Мутасариф Сервет-бей решил перебросить в Цронк две пушки, чтобы подготовить оборону со стороны Косурских гор, – русская армия стремительно наступала.
Переброску пушек поручили опытному военному, служащему турецкой армии армянину Кото Акопу. После того как “пушки были водворены, Кото Акоп пригласил видных армян Муша на совет. Совещание это происходило за городом, в помещении давильни. На
Меня тоже пригласили.
Кото разъяснил собравшимся ситуацию. «Следует воспользоваться ею, – сказал Кото, – царская армия совсем близко подошла к Мушской долине, османская армия и местные силы только тем и заняты, что отбивают атаки русских, пытаясь не допустить их продвижения вперед. Надо объединить все наши силы и занять Муш. Надо быстрее прибрать к рукам запасы оружия, дальше все получится само собой». Он предложил напасть на врага с тыла, то есть со стороны Косурских гор, и одновременно напасть в городе на арсенал, раздать населению оружие и завладеть властью.
– Видит бог, настал наш день, – сказал Кото Акоп, – надо воспользоваться этим редким случаем и осуществить нашу освободительную программу. – Кото несколько раз повторил: «Османское войско на линии Булануха очень ослаблено. На передней линии в основном курды стоят, а эти, сами знаете, при малейшей опасности пустятся наутек. Если мы прорвем переднюю линию, мы соединимся с русским войском. Потом мы можем вместе с ним вернуться и полностью завладеть Мушем, а Сасун к тому времени уже будет в наших руках. Народ армянский, считайте, спасен».
Однако против этого предложения нашлись возражения – большинство было за то, чтобы собрать все силы, находящиеся в городе и в долине, и перебросить их в Сасун. Предложение Кото было отвергнуто. Когда Кото увидел, что остался в одиночестве, он воскликнул: «Горе нам, Тарон ушел из рук!»
В самом деле, вскоре благоприятная для нас обстановка изменилась. Царское войско перестало двигаться вперед, и беглые турки и курды, побросав передовую, заполнили город Муш и растеклись по всей долине. Снова появился в Муше Гасимбек со своими братьями, их отозвали из села Лиз, с передовой. Были отозваны также Аджи Феро с сыновьями и их солдатами-четниками. «Наше с вами присутствие в Муше крайне важно», – тайно телеграфировал мутасариф этим старейшинам. Объединившись с хаснанскими и чипранскими аширетами, эти курдские старейшины разгромили армянские села в окрестностях Булануха, и, награбив добра в большом количестве, вошли в Муш. Я увидел из окна своего магазина, как Хасан-ага, старший сын Аджи Феро, со своими четниками прошел на главную площадь города.
Со стороны Диарбекира и Багеша двинулась на Муш трех-четырехтысячная черная лавина – вид этой массы привел в ужас мирное, беззащитное армянское население. Надо сказать, что в эти дни и несколько раньше тысячи армянских семей из Манаскерта, Булануха, Хнуса, Вардова и Багеша, спасаясь, бежали в Муш. Сюда же устремились сасунские женщины с детьми в надежде, что где-где, а уж в Муше армянство свободно от всякой напасти.
Я был избран уполномоченным по размещению и снабжению армян-беженцев, нашедших приют в квартале Дзоратах. Мы освободили множество домов и предоставили их беженцам. Только несколько богачей высшего сословия не приняли под свой кров ни одной семьи. У нас самих было два дома. Один, расположенный в саду, мы предоставили нескольким сасунским семьям, обеспечив их едой, – внутреннее чувство говорило мне, что все богатства и сбережения гроша ломаного сейчас не стоят, ведь под вопросом наше национальное существование. Да, некоторые богачи не раскрыли даже дверь перед нами. С верхнего этажа они швырнули нам несколько сухих корок, заявив, что это все, что у них есть. Но мы бросили этот хлеб им в лицо и удалились. Это были те мушцы, которые в дни великого бедствия попытались пустить в ход свое золото, но, увидев, что и это
Двадцать седьмого июня архимандрит Хесу был официально вызван к Сервет-бею. Хесу пошел в управу с несколькими нашими видными национальными деятелями. Народ столпился перед церковью и ждал священника – с какой вестью он вернется от Сервет-бея. И вернулись архимандрит Хесу и отцы города и сказали народу: приближенный Талиата Ходжа-ага дал три часа сроку, чтобы все армянское мужское население города собралось – их-де отведут в более надежное место, в Муше сейчас неспокойно.
– Протестовать бесполезно, – сказал Хесу, обращаясь к землякам. – В конце концов, каждый волен поступать как знает. Кто хочет, пусть остается, а остальные пусть идут со мной.
И многие мушцы пошли с архимандритом Хесу. Под видом того, что их ведут в Багеш, беззащитную толпу подвели к ближайшему оврагу и всех до одного перебили. Старого архимандрита завернули в сутану, сунули в мешок, облили керосином и подожгли. Кото Акоп, вопреки призыву Хесу покориться року, решил остаться в городе и организовать вооруженное сопротивление. «Жить или умереть с народом», – сказал он. Почти неделю отряд смельчаков под руководством Кото Акопа оказывал отчаянное сопротивление врагу. Город превратился в руины, большая часть защитников погибла. Среди погибших был также учитель господин Сенекерим. Из тех, кто сражался в эти дни в Муше, остались в живых только Шахка Аро, учитель Мелкон и последний управляющий Муша Акоп Тер-Казарян. И меня судьба пощадила – наверное, для того, чтобы я мог закончить свою летопись.
Ночью мы перешли мушскую речку и очутились возле кладбища в квартале Коху на Сачки-Дуране. Яркие вспышки пожара освещали могильные камни.
– Вставай, Геворг Чауш, твой любимый Муш горит, – сказал Шахка Аро, упав на могилу предводителя гайдуков.
Мы с Шахка Аро и учителем Мелконом прошли село Арах и поднялись к Аваторику, расположенному на высоком холме в горах.
На следующий день с утра со стороны Муша доносился пушечный гром. К вечеру мы увидели двух мушцев, наших соседей, – они шли из города. Мы спросили, не знают ли они, что с Кото Акопом, и они нам ответили: «С великой болью в сердце сообщаем, что Кото Акоп и его товарищи погибли. – Потом добавили: – Возле вашего дома толпились жандармы, мы слышали, они сказали: «Кото мешхур фидаи вурул мыш» (знаменитый фидаи Кото убит). На голове русская меховая шапка была и средний палец отрезан».
Село Аваторик пока уцелело. Жители его были протестантами и полагали, что это их спасет; немцы, думали, за них заступятся. Мы построили в лесу шалаши из веток и спрятались там.
Монастырь Аракелоц находился в получасе ходьбы и был так расположен, что мы постоянно держали его в поле зрения. Аскяров в монастыре была тьма-тьмущая. Они нас не видели, а увидев, вполне могли принять за жителей Аваторика. Мы не знали, собираются ли они напасть на Аваторик, но на всякий случай построили на горе, ближе к вершине, оборнительную линию с пятью-шестью постами – там постоянно стояла на карауле вооруженная молодежь.
На одном из этих постов дежурил Шахка Аро.
И вот однажды видим – Шахка Аро оставил позицию и бежит к нам с криком: «Разбивают!»
А было так. Где-то в середине июля находившиеся в монастыре аскяры стали сносить купол, ограду и кельи древнего храма. Каждый день с раннего утра до позднего вечера сотни аскяров, вооружившись киркой и лопатой, разрушали средневековое святилище, недавнее прибежище наших героев-гайдуков. Я сам своими глазами увидел, как упала на землю звонница. Потом аскяры принялись за памятники на кладбище Переводчиков – могилы Давида Непобедимого и Мовсеса Хоренаци. Настоятель монастыря престарелый отец Ованес к этому времени уже покоился в могиле, вырытой им собственноручно возле монастырских дверей. И эту могилу осквернили святотатцы. 8 июля мы оставили горы Аваторика и перешли на Канасар. Более двадцати пяти тысяч беженцев, спасшихся от резни, укрылись в здешних лесах.