Зов странствий. Лурулу
Шрифт:
Монкриф выпрямился на стуле: «Ха-ха! Хитроумный план — но я, разумеется, сразу его разгадал. Поэтому я продемонстрировал вам несколько детских приемов и три или четыре устаревших позиции, каковые вы изучали с напряженным вниманием».
«Верно, — пробормотал Шватцендейл. — Изучал».
Монкриф продолжал: «Интересно было бы знать, в чем состояла ваша цель — если вы не желаете продолжать практическое обучение».
«Я не прочь был бы еще попрактиковаться, — серьезно отозвался Шватцендейл, — в том случае, если мы не будем играть на фишки и забудем о сакральных реквизитах».
Монкриф
«Деньги могут быть полезны».
Монкриф криво усмехнулся: «Изречение, достойное старого доброго барона Бодиссея! В данный момент, однако, я в неустойчивом финансовом положении, что объясняется несколькими опрометчивыми капиталовложениями».
«Таким образом, у вас не осталось никаких наличных денег?»
«Совершенно верно. Но у меня есть ресурсы — труппу как таковую можно рассматривать как ценный актив».
Шватцендейл был озадачен: «Как вы можете использовать труппу в качестве ставки в азартной игре?»
«Косвенным образом. Я предлагаю труппу в качестве обеспечения полученного от вас займа — скажем, в размере тысячи сольдо. Располагая этими деньгами, я смогу продолжать игру, и мы будем соревноваться на равных».
Механик почесал подбородок и задумчиво произнес: «Над этим ст'oит серьезно подумать».
Монкриф отмахнулся: «О чем тут думать? Я уже обо всем подумал! Превосходный план!»
«С вашей точки зрения, может быть. Чт'o, если я проиграю весь кон?»
Монкриф улыбнулся и пожал плечами: «В чем вопрос? Я тут же верну вам тысячу сольдо, снова вступлю во владение своей труппой и воспользуюсь выигрышем в свою пользу».
Лицо Шватцендейла перекосилось гримасой отвращения: «С другой стороны, предположим, я выиграю — что тогда?»
«Пшш! — Монкриф величественно расправил плечи. — Я не могу проиграть».
«Но давайте представим себе немыслимое, — настаивал Шватцендейл. — Допустим, что я выиграю ту тысячу сольдо, которую я вам занял — в таком случае вся ваша труппа и все ее имущество станут моей собственностью. Я вас правильно понимаю?»
«Далеко идущее допущение. Тем не менее — да, по существу это именно так».
«И в моем распоряжении окажутся услуги Фрук, Плук и Снук, не так ли?»
Монкриф покровительственно рассмеялся: «Понятно, чт'o у вас на уме! Вынужден вас огорчить, однако — ваши умозаключения ошибочны!»
«Неужели?»
«О да. Сиглаф и Хунцель увольняются — и заберут танцовщиц с собой».
«Как это может быть?» — поинтересовался Шватцендейл.
«Это не секрет. Девушки предоставили себя в залог, заключив с клутами кабальный договор. Они обязаны подчиняться клутам, пока не смогут себя выкупить».
Шватцендейл резко откинулся на спинку стула: «Поразительно!» Через несколько секунд ему в голову пришла новая мысль: «Таким образом, труппа, которую вы только что оценили в тысячу сольдо, не ст'oит выеденного яйца! Кроме вас, в составе труппы никого не осталось».
«Да, остался я! — надменно заявил Монкриф. — С моими репутацией, репертуаром, спектаклями, костюмами, фокусами, сценариями,
Шватцендейл скорбно покачал головой: «Не говорите глупости! Под моим руководством все было бы как в старые добрые времена! Вы снова стали бы знаменитым Пронырой Монкрифом, ваша труппа зарабатывала бы кучу денег! Вы могли бы шарлатанить с яростной целеустремленностью безумного гения! Я собирал бы ставки и выплачивал выигрыши: все до последнего гроша. И не нужно было бы никакого жульничества, никаких ночных побегов, нам не пришлось бы снова переодеваться старухами, чтобы избежать заслуженных побоев!»
«Как? Что это? О чем вы говорите? — обиделся «чародей». — Монкриф всегда был образцом высоконравственного шарлатана, во всех отношениях!»
«Не всегда! — возразил Шватцендейл. — Некий небезызвестный мне человек проиграл в «калиостро» сорок семь сольдо и шестьдесят грошей беспардонному мерзавцу-шулеру. Он узнал, как звали мерзавца — Проныра Монкриф! — и поклялся ему отомстить».
Устало вздохнув, Монкриф отказался придавать какое-либо значение этой истории: «Когда-то меня частенько поносили в самых оскорбительных выражениях. Все это было давно и неправда — славные деньки вольного шарлатанства, где вы? В далеком прошлом!»
«Мы возродим эти дни, во всей красе их былого фанфаронства! Азартные игроки обожают шутовство, оно помогает им раскошеливаться. Вы все еще не потеряли навыки мишурного трюкачества, причем для своего возраста вы на удивление проворны».
Монкриф скорчил гримасу и начал было возражать, но Шватцендейл прервал его: «Вы упомянули о тысяче сольдо: впечатляющая сумма, полностью с вами согласен! Но теперь нам придется спуститься с головокружительных высот фантазии и осознать горькую действительность. Когда я заглядываю в свой небольшой сейф, я нахожу в нем меньше двухсот сольдо. Из этих денег я мог бы пожертвовать не более чем сотней. Этого должно быть достаточно».
«Вы шутите, это ни в какие ворота не лезет! — воскликнул Монкриф. — Ваше предложение абсурдно!»
«Не более абсурдно, чем вариант, предложенный вами! Подумайте! Если я выиграю, я проиграю. Если я проиграю, то проиграю вдвойне. Кто еще согласился бы занимать вам деньги на таких условиях?»
Монкриф тяжело поднялся на ноги. Глядя на Шватцендейла сверху, он сказал: «Надо полагать, мой план неосуществим. Забудьте о нем, выбросьте его из головы!» С этими словами шарлатан вышел из салона.
3
На борту «Гликки» — так же, как практически на любом другом космическом корабле Ойкумены — сутки начинались со случайно выбранного когда-то момента времени и подразделялись примерно на двенадцать часов «дня» и примерно двенадцать часов «ночи». Когда судно покидало очередной космический порт, бортовой компьютер корректировал показания корабельных часов, ежедневно прибавляя или вычитая небольшие промежутки времени таким образом, чтобы по прибытии в следующий порт корабельное время совпадало с местным, и астронавтам не приходилось испытывать нарушение суточных биоритмов.