Зов топи
Шрифт:
— Я тоже так могу.
— В самом деле? — Нивар невольно отшатнулся. — Или ты решил посмеяться надо мной?
— Это правда, — спокойно ответил Рихард. — И для этого мне не нужно никого ничем насильно поить, — и видя немой вопрос в глазах друга, продолжил, — но делать этого не стану, потому что после такого вы не будете прежними. Я могу сделать вас полностью послушными моей воле, но это будет уже не жизнь. Нет, исключено.
— Но если это поможет нам выстоять, — от напряжения в горле у стража пересохло, — я готов. Обрати меня!
— Было бы нечестно обречь хорошего человека на подобное.
— Мне
— Более того, я обещаю, что когда пробьет твой час, я запомню все, чем ты был.
— Я… — Нивар закрыл глаза ладонью на миг и облегченно выдохнул.
Только что ему была обещана высочайшая награда. Если Безмолвный герцог намерен запомнить тебя, то значит все, чем ты был, сохраниться навечно. Не только память, как у прочих похороненных в топи, но и чувства, мечты, сокровенные желания. Нивар был в шаге от бессмертия. Рихард делал такие щедрые подарки только самым достойным людям.
— Тебе не показалось странным сегодняшнее послание? — Рихард сменил тему, желая отвлечь Нивара.
— Если подумать как следует, то в нем не было смысла. Зачем предупреждать врага о своем приближении? А если он хотел уязвить тебя, то почему не проследил, что послание точно будет доставлено? Он доверил свое слово мелкому негодяю.
— Его посылал не Ульвар.
— Хм? — глава стражей вопросительно изогнул бровь.
— Да ладно тебе, Нивар! Ульвар бы никогда не опустился до столь посредственных угроз и уж точно не назвал бы Берриса великим. Это неуклюжая самодеятельность его сына, а он не слишком умен. Похоже, Ульвар не стал его обращать. — Рихард пожал плечами. — Странно, что эта участь его миновала, ведь Йохан, перед тем как принять командование войском севера, прошел добровольное обращение.
— Йохан или Ульвар, не знаю, кто именно из них, как военачальник оказался неплох, — признал Нивар. — Не дает расслабляться. Я знал, что островитяне опытны в разбое, но вести в бой отряд и командовать большим войском — это не одно и тоже. Рихард, что с тобой? — он растормошил застывшего герцога. — О чем ты задумался?
— Возможно, — Рихард поднял указательный палец, — Ульвар не обратил Берриса не потому, что не хотел, а потому что не смог. С детства Беррис был на особом счету — его считали священным ребенком, избранным богами. Такие дети рано умирают. Чтобы его защитить, ему набили татуировки, расписав именами богов все тело. Одна из них заключала в себе имя Иномаха — морского змея.
— Если всего одна татуировка спасет жителей полей и холмов от обращения, то стоит попробовать набить ее каждому! — обрадовался Нивар. — Марек будет рад этой новости.
— Я бы все же не исключал того, что тупость Берриса настолько явная, что Ульвар им побрезговал, — усмехнулся Рихард, — и татуировки ни при чем.
— Ты не будешь против, если я найду рукастого мастера и отправлю к нему наших друзей?
— Поступай, как хочешь, препятствовать не стану. Пусть Марек покажет, каким должен быть точный рисунок имени Иномаха. Он грамотен, хоть по старой привычке и скрывает это.
Раздавая указания, Рихард ловко обошел Нивара и нырнул в дверной проем. Страж позволил ему улизнуть. Каким бы непоколебимым не хотел казаться Хозяин, он тоже нуждался в отдыхе.
Дана и представить не могла, что в
— Зачем тебе они? — девушка недоверчиво посмотрела на него, ожидая подвоха.
— Перед тобой сокровищница. Вместо того чтобы копить золото и оружие, я коплю книги.
— А что ты хранишь в сосудах?
— Своих безмолвных гостей. Люблю им почитать. Не обращай внимание, это просто причуда. Главное — книги. Люди скоротечны, на мой взгляд, даже чересчур, а в этих фолиантах звучит отголосок того, кто их создал. Даже будучи из далеких мест или других времен создатели книг становятся моими верными друзьями. Кстати, об отголосках… В башне интересное эхо. Проверь.
— Эгей!? — несмело выкрикнула Дана.
— Слабовато, — проворчал Рихард и подмигнул с усмешкой. — Давай я… ЭГЕ-ГЕ-ГЕЙ!
Голос, усиленный эхом, был подобен громовому раскату. Многократно отраженный стенами он гудел между стеллажей, заставив дребезжать сосуды. От неожиданности Дана присела и так и осталась сидеть. Рихард часто вел себя с ней необычно, проверяя предел ее выдержки.
— Чудесное эхо, — он склонил голову. — А теперь я хочу послушать, как будет звучать лютня, — герцог отыскал за стеллажом маленький, обитый кожей стульчик, и поставил в центр зала.
Рихард любил музыку. Мелодичные неспешные звуки лютни успокаивали, отвлекали от тягостных мыслей, давая возможность забыться. Прежде на лютне играл Дадвин, но его пальцы давно потеряли былую подвижность и слуга неохотно уступил инструмент девушке. Ее даже с большим желанием нельзя было назвать хорошим музыкантом — игре недоставало живости, рукам мастерства, но в простых незатейливых мелодиях, перетекающих одна из другой, все же было очарование. В отличие от обученных музыкантов, играющих проверенные годами песни, дочь Белого берега не боялась импровизировать.
— Хочешь послушать что-то грустное или веселое? — осмелев, Дана достала из тряпицы потрепанную временем лютню.
— Что пожелаешь. Пусть место тебя вдохновит.
Дана медленно перебирала струны. Начало мелодии звучало обнадеживающе радостно, но постепенно сменилось минорным тоном. Рихард бродил по залу, прислушиваясь к изменчивым надломленным звукам. Им овладело горько-сладкое чувство, словно он вот-вот собирается уехать и знает, что больше никогда не вернется. Забывшись, Рихард неловко споткнулся о метлу, забытую немым уборщиком. В последний момент он подхватил ее носком сапога, словно ярмарочный жонглер, и перебросил в руку. Ничто не должно мешать музыке.