Зов топи
Шрифт:
— Она умерла… — расстроилась Дана, чье живое воображение в подробностях представило жизнь несчастной девушки оторванной от дома.
— Не торопись. Когда она пришла в себя, я предложил ей выбор — клятва и выздоровление или мучительная смерть. Конечно, эта упрямица выбрала смерть. Еще и плюнула в лицо.
— Странные здесь обычаи. Разве жена не должна подчиняться мужу?
— Если бы тебя насильно выдали замуж за угрюмого дикаря, который увез тебя в лесную чащу и не считает за жену, ты бы стала подчиняться? — он лукаво усмехнулся. — Я не желал ей зла и решил с ней расстаться. Одурманенная зельем,
— Ты не знал о ее судьбе?
— Все сложилось наилучшим образом. Мой друг был бездетным вдовцом, а она была красива и желала иметь большую семью, — Рихард улыбнулся. — Она его очаровала, так что их союз был неизбежен. Ради всеобщего блага я решил, что пришло время объявить о своей скоропостижной кончине, так что Эир продолжила гостить у друга уже как вдова. Не сомневаюсь, узнав о моей смерти, она вздохнула с облегчением. В итоге я получил земли, Эир — мужа, который был ей больше по вкусу и детей в придачу, а мой друг — верную красавицу-супругу. — Рихард задумчиво прикусил губу. — Воспоминания о Эир натолкнули меня на мысли о другой женщине Белого берега… Альбре. Хочешь узнать о ней?
— Конечно! — живо закивала Дана, снедаемая любопытством. — Она тоже была твоей женой?
— Да, за много лет до рождения Эир. Не красавица, но и не дурнушка. Тихоня, себе на уме, что и неудивительно — ее отец и старшие братья часто поколачивали. Перестали только перед замужеством, чтобы товар не портить. — Он хмыкнул. — Она привезла с собой сундук отборнейшего янтаря. Очень красивые камни. Среди украшений было даже янтарное зеркало. Кое-что из ее приданого до сего дня сохранилось. Где-то здесь лежит нож с янтарной рукоятью.
— Мне нравится янтарь. Он хранит в себе летнее тепло.
— К сожалению, Альбре он не радовал. Жизнь у нее была… Вот представь, ее отец прямо на свадьбе при всех вручил мне плеть, попросив пользоваться ею почаще, чтобы жена не забывала, кто ее господин.
— И ты ее бил?
— Ни разу. Но я повесил плеть в ее спальне.
— Зачем? — озадачилась Дана.
— Она сама попросила. Как напоминание об отце. Альбре была странной. Никогда не перечила, не кричала. Послушно делала, что велели. Ни смеха, ни разговоров, ни пения не доносилось из ее покоев. Ее папаша, кстати, после смерти оставил все младшему сыну, а это не понравилось старшему, они начали войну между собой, в которую втянули и меня. Отчего-то решили, что кусочек болота посуше им не помешает. — Глаза Рихарда затуманились. — Целый год я не появлялся дома. Хлопоты, разъезды… Забыл как Альбре выглядит. А когда вернулся, она сказала, что родила мне сына и показала полено в колыбели.
— Спаси Солнечный бог! — ахнула Дана. — Сошла с ума, бедняжка.
— Увы, — он вздохнул, — именно так. Она хотела, чтобы я признал полено за ребенка, а я толкнул ее и швырнул деревяшку в пламя. Альбре бросилась к очагу, пытаясь достать полено. Мне не стоило вмешиваться, но я не мог смотреть, как она губит себя, пытаясь вытащить его из огня. Мы стали бороться, она проткнула меня кочергой, та прошла насквозь. Не думаю, что Альбре всерьез хотела этого. Теряя сознание, я слышал ее отчаянные крики и плач.
— Ужас… Почему никто не
— Не знаю. Когда я пришел в себя — чтобы убить меня, одной кочерги маловато, Альбре уже сбежала. Много времени она скиталась по болоту, но осталась жива. Ни трясина ее не поглотила, ни болотные твари не растерзали.
— Безумных хранят предки.
— Может быть. Не знаю, как она выживала. В тот год была суровая зима, но когда я ее нашел, она была здоровой только телесно, рассудок ее совсем помутился. Моя жена сторонилась людей и повадками стала подобно дикому зверю. Оставить ее в живых было бы бесчеловечно. Мне пришлось прекратить страдания несчастной. Альбре обрела покой. В месте, где я похоронил ее, теперь бьет родник. — Рихард сделал паузу. — Альбре была со мной недолго, но преподала хороший урок. Я научился чуять среди чужаков слабых духом и избегать их. — Он помрачнел, нахмурившись. — Ни к чему тебе слышать такие откровения. Случается, что человеческое берет во мне верх и я болтаю лишнее… — Рихард отпустил девушку.
Заведя руки за спину, он прошелся вдоль стены, изучая витражи. Дана чувствовала, что ему неловко.
— Я тоже частенько болтаю, чего не следует, — она попыталась разрядить обстановку. — Иногда делаю это, только чтобы не молчать. Молчание меня страшит.
— А я люблю тишину. Она мягкая, тепля как пуховое одеяло. Накрывает с головой как снегопад. Жаль, что вместе с ней приходят мысли о прожитых годах.
— Говоришь как древний старик. Сколько тебе лет? — словно невзначай спросила Дана, надеясь, что вопрос его не рассердит.
— Когда я родился, на холме еще росли деревья. Вокруг не было ни следа человеческого жилья на много-много дней пути. Марек поделился с тобой содержанием нашей беседы с его братьями? — Рихард нарочито медленно обернулся, не желая пугать ее. — Конечно, он не мог удержаться от соблазна рассказать тебе историю рождения Безмолвного герцога. Не волнуйся, — он успокаивающе поднял руки, видя, как она побледнела, — я не сержусь. Мне известно, что люди весьма болтливы — на это и сделан расчет. Не хочу исчезнуть из вашей памяти без следа.
Рихард снова вручил ей книгу. Девушка пыталась по выражению его лица разгадать, в чем скрытый смысл этой затеи, но герцог стал само безразличие. Он поспешно выпроводил ее из зала. Вежливый приглашающий жест, аккуратное, но настойчивое подталкивание в спину и она очутилась на лестнице, прижимая к груди тяжелый фолиант. Каменная плита со скрежетом закрыла тайный проход за ее спиной. По коже пробежал холодок. Когда Дана обернулась, хозяина замка рядом не было, он остался в сокровищнице. Она прислушалась: из-за стены раздались приглушенные звуки лютни.
На исходе лета утром на болоте особенно прекрасно. На рассвете поверхность топи окрашивается в кроваво-красные тона. На черных бездонных провалах, покрытой пленкой, появляется малиновый отблеск. Вода успевает прогреться только к полудню, поэтому ранним утром от нее идет холод, пробирающей до костей. Плотный туман стелется по земле, жадно окутывая кочки, поросшие колючими травами. Под покровом тумана ночные твари уползают в норы, уступая место дневным жителям. Вместе с первыми солнечными лучами из чахлого леса раздаются робкие птичьи трели.