Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века
Шрифт:
Цыганка – это хороший вариант, но если легенды не лгут, то та, другая, Роксолана на вечеринку к Луиджи Грити отправилась именно в образе цыганочки, а для одного события двух совпадений уже многовато. Помнится, этот момент ей больше всего нравился в книге Загребельного: разговор султана с хасеки. Правда, у Загребельного их диалог был построен на цитировании сур из Корана. С этим, настоящим, Сулейманом у нее практически не было таких «соревнований»: она могла привести к месту некоторые цитаты, Сулейман с уважением
– Может быть, я буду зурначи?
– Но ведь для этого нужно уметь играть на зурне!
Она расхохоталась.
– Ну, во-первых, если ты нарядишься корсаром, это еще не означает, что ты сможешь провести свой корабль и причалить к берегу во время бури. Во-вторых – кто тебе сказал, что я не умею играть на зурне?
– Но я не видел, чтобы ты училась играть на зурне!
Она посерьезнела.
– Тебя слишком часто нет дома, друг мой, чтобы видеть, чему я учусь. Мы уже говорили с тобой о том, что ты мало внимания уделяешь детям. Да, брать с собой шехзаде Мустафу на войну, конечно, не следовало; но вот потихоньку приглашать его в Диван уже можно было бы и начинать.
– Ты хочешь быть зурначи?
Ну вот, как обычно: когда какая-то тема ему не подходит, он переводит разговор на другую.
– Да нет, я просто так сказала. Просто не хочу быть цыганкой – вот и все.
Ей удалось удивить мужа, рассказав о своих новых музыкальных умениях, но и он также сумел удивить свою Хюррем.
– В таком случае, раз уж ты хочешь настоящего праздника, пускай будет сюрприз. Придумай костюм сама, а я – обещаю! – не буду до самого дня вечеринки выпытывать, каков он будет.
Вечеринка удалась на славу. Купцы все как по мановению волшебной палочки «не узнавали» корсара в широком красном кушаке и коротком кожаном жилете, который сразу представился как Баба Арудж; а вот его спутница, Коломбина в торчащей юбке, сшитой из лоскутов, и в самом деле вызвала удивление.
– Неужели эта та самая Роксолана? – услышала Хюррем за своей спиной.
– Другому некому, – был ответ. – Султан настолько любит свою жену, что даже распустил гарем; не думаете же вы, что при этом он будет появляться в обществе с какой-то другой женщиной?
Она сновала туда-сюда, словно челнок. Там пригубила щербет; там стрельнула глазками. Там взяла с подноса кусочек чего-то необычайно вкусного, что ей так и не удалось идентифицировать. Слушала, смотрела, впитывала информацию всей кожей.
– Какие миленькие ножки! – шепнул ей кто-то прямо в ухо. Она резко обернулась, чтобы дать наглецу отпор, но того уже уводил толстый паша в ярко-синей маске; та часть лица наглеца, которая была видна из-под маски, сперва налилась дурной,
Ибрагима спросить, что ли? Вон он… шастает, одетый во все зеленое. Любимый цвет Сулеймана. Намеренно оделся так – или просто так вышло? Какой он все-таки противный…
Нет, его спрашивать нельзя. Даже если бы она поинтересовалась личностью посла без всякой задней мысли, этот все равно извратит и преподнесет Сулейману в таком виде, в каком выгодно ему.
Почему-то вспомнился фильм «Иван Васильевич меняет профессию»: «Очень приятно, царь». Ходить и спрашивать: «Скажите, пожалуйста, вы, случайно, не посол?» – что ли?
Решение пришло неожиданное – и на первый взгляд, странное. Впрочем, странным оно было и на второй взгляд, но в этот раз она действовала под велением порыва; голова к этому поступку никакого отношения не имела.
Она подскочила к музыкантам, которые играли что-то достаточно спокойное, и велела играть тарантеллу. Любую.
Музыканты покосились на хозяина – того самого толстяка в синей носатой маске. Они, в отличие от гостей, не знали, с кем именно имеют дело, а танец все-таки для вечеринки такого рода был не слишком приличным.
Музыканты заиграли; Хюррем, чувствуя себя и в самом деле Коломбиной, милой проказницей, несколько более игривой, чем позволительно в серьезном обществе, подбежала к «синему» и, схватив его за руку, потащила в центр залы.
Плясал венецианец самозабвенно, вес ему совсем не мешал, и, если честно, двигался он куда лучше, чем сама Хюррем.
Постепенно к танцу присоединились и другие. То ли их захватило веселье, то ли – хотели угодить супруге человека, в чьей стране сейчас находились, кто знает…
Когда количество пляшущих стало достаточно большим, она, стдувая с лица пряди волос, сообщила своему партнеру, что устала.
– По вам совершенно и не видно, – польстил тот. – Это я, старик, запыхался, а такая молоденькая девчушка, как вы… Ни за что не поверю!
– А может быть, я не такая уж и молоденькая! – со смехом ответила она. – Ведь вы не видите моего лица под маской!
– Того, что я вижу, достаточно, чтобы понять, что вы молоды и прелестны, синьорина!
Польстил, конечно, но – все равно приятно.
– А вы молоды душой, синьор, что куда важнее!
Партнер поцеловал ей руку; в этот момент музыка окончилась, и он поспешил откланяться.
Сулейман не танцевал; но, к счастью, и не приревновал ее. Вообще он был в благодушном настроении. В настолько благодушном, что принялся разъяснять жене, кто из гостей кем является.
Четвертым оказался венецианский посланник – новый, еще не предъявивший Сулейману свои верительные грамоты. Тот самый наглец, который решил сделать комплимент ее ножкам.