Зовите меня Роксолана. Пленница Великолепного века
Шрифт:
– Ты – король. И можешь остаться таковым.
– Если предам свою родину?! Этого не будет! Наша вера…
– Никто не покушается на вашу веру. – Она мягко дотронулась до его руки; он, словно завороженный, уставился на ее пальцы.
– Венгрия и так под властью османов, верно?
Он угрюмо молчал. Что же, сочувствие проявили, теперь подбавим в голос холода.
– Я задала вопрос. Твоя страна и так под османами. Так?
Он кивнул, не поднимая головы.
– То есть ты понимаешь, что мы не выступаем в качестве просителей. Я хочу предложить тебе сделку. Сделку, которая будет выгодна всем.
– Я не сговариваюсь с врагами.
– Зря. –
Лайош не отвечал, но, судя по выражению лица, по крайней мере понимал, что она ему говорит.
– Рассказать тебе, что будет дальше, молодой пока еще король? Янош недолго усидит на престоле. Из него получится плохой король: он думает только о себе, а не о государстве. Только о себе, о своих амбициях; годика через два – да, максимум через два, – в страну вторгнутся войска Фердинанда Первого. Нужно ли пояснять, что сделает Янош? Да, безусловно: обратится за помощью к Великой Османской империи, дав клятву верности вассалам. То есть через твою страну сперва пройдут немцы, потом – османы. А потом…
– Не надо! Хватит!
Жест короля был исполнен беспомощности.
Хюррем кивнула. И в самом деле хватит.
– Твоя страна может избежать всего этого. Если ты дашь вассальную клятву сейчас. Подумай, прежде чем ответить «нет».
– Что я… что вы…
– Что мы можем гарантировать? Ну, во-первых, ты останешься жив, что уже немало. Ты пока не понимаешь этого, потому что слишком молод, но, клянусь, с возрастом ты научишься ценить жизнь.
Прозвучало несколько напыщенно: такая фраза хорошо и «увесисто» звучала бы из уст убеленного сединами старца, а никак не девчонки – ровесницы пленного короля. Которая на самом деле к тому же еще и выглядела моложе. Но что уж тут поделаешь: ни более взрослой физиономии, ни седого старика у нее под рукой не было.
– Во-вторых, можешь не сомневаться: дань, которой будет обложена твоя страна…
Как же это сказать-то? «Будет казне по карману»? Нет, как-то глупо…
– Не будет тягостной. Мы заинтересованы в том, чтобы твоя страна развивалась и могла платить дань империи долго, поэтому мы вовсе не намерены обложить вас такими поборами, чтобы ваши люди умирали.
Корявенько получилось; надо было все-таки речь написать и наизусть выучить, а она положилась на то, что обычно у нее экспромты лучше выходят. Впрочем, до короленыша, кажется, дошло.
– И
Она пожала плечами.
– Веруйте себе на здоровье. Между прочим, ислам признает вашего Иисуса одним из пророков; это только ваша религия ревнива и не признает никаких других.
Сулейман, дернувшийся было на своем троне в начале этой фразы, к ее концу как-то подуспокоился.
– Это христиане несли свою религию на остриях своих мечей. – Эта фраза уже целиком была рассчитана на Сулеймана; пусть успокоится окончательно и пусть не мешает ей! – Нам совершенно все равно, какую религию исповедуют наши подданные, до тех пор, пока они остаются верными подданными Великой Порты.
– Я… я должен подумать, – выдавил из себя Лайош.
Она кивнула:
– Думай.
Потом хлопнула в ладоши:
– Уведите пленного!
Не успела закрыться за венгерским королем дверь, как Сулейман угрюмо сообщил:
– А все же именно ислам – самая великая религия в мире!
Ну надо же! Она была уверена, что он станет оспаривать ее действия, а он – смотрите-ка! – за пророка Мухаммеда оскорбился.
– Ислам – великая религия, – мягко согласилась она. – Как и христианство, из которого, можно сказать, ислам вырос. Не спорь, если захочешь – ты сам найдешь этому доказательства. А в Индии народ поклоняется иным богам, и они тоже ничуть не хуже. На самом деле Бог один, и я не уверена, что для Него очень важно, как именно ему молятся. Ты же знаешь: я приняла ислам сразу после рождения Ильяса – чтобы быть одной веры с моими детьми. Но меня не наказали; не прокляли, не испепелили… Значит, Богу не важно, со словами каких молитв к нему обращаются, главное – чтобы его искренне любили.
– Нет, это потому, что наш бог сильнее вашего, славянского, – уперся Сулейман и поджал губы; обычно когда он делал такое лицо, Хюррем прекращала спорить с ним, но сейчас сдержаться не могла.
– Исламский бог не может быть сильнее славянского, потому что Коран говорит: нет бога, кроме Аллаха. Просто… просто проблема людей заключается в том, что каждый трактует религиозные тексты так, как хочется именно ему.
Сулейман снова возражал; их «религиозный диспут» продлился несколько часов и закончился ничем: они разошлись, недовольные друг другом.
Хюррем проклинала свой болтливый язык. Ну надо же было завестись с мужем на тему ислама и других религий! Как будто нельзя было подождать какого-то более подходящего момента!
Сулейман обижен и, возможно, не станет отпускать Лайоша и давать ему какие-либо гарантии – и все, что она с таким тщанием готовила, просто рухнет в тартарары.
Но все же политик в султане восторжествовал не только над мужем, но и над правоверным мусульманином. Назавтра Лайош ответил согласием на предложение «августейшей султанши», а еще через неделю освобожденные три десятка венгров во главе с королем отправились назад, в свою страну. Мир был завоеван дешево и бескровно.
– Когда ты отпустишь остальных? – поинтересовалась Хюррем, глядя вслед выезжающему из городских ворот молодому королю.
– Буду отпускать… понемногу. Горячие головы, отпусти всех сразу – они мне не только дворец, весь город разнесут, – хмуро ответил муж. Он все еще сердился: пожалуй, даже не на свою рыжую непонятную жену, а на себя самого, который ничего не мог поделать с любовью к этой маленькой и хрупкой женщине, силы духа которой хватило бы на целый орт янычар.