Зоя. Том первый
Шрифт:
В полной темноте Григорий не видел никого.
– Макар, – тихо позвал он.
Услышал, как кто-то зашуршал, почувствовал рядом с собой тяжёлое дыхание.
В амбаре было холодно. Неизвестно сколько там просидел Макар, но по стуку зубов было понятно, что замёрз. Григорий снял с себя тулуп, набросил на сына.
– Ну, здравствуй, Макар, – произнёс Григорий.
– Здравствуй, отец, – ответил сын.
Григорий обнял Макара. Еле обхватил его. Тот стал выше и шире в плечах.
– Отец, – прошептал сын, – прости меня. Не мог я иначе, всё потом
А Григорий в темноте пытался разглядеть лицо Макара, даже прослезился. Зол был на сына, но всё равно скучал.
– Ты, сынок, подвёл меня очень, много воды утекло. Не могу я уже учить тебя, как жить. Давай, как-нибудь сам, но не здесь, – прошептал Григорий. – Хорошо мать, и Зоя тоже. Ступай, пока не поздно. Ничего не хочу знать о твоих делах. Меньше буду знать, меньше перед следователем буду краснеть. Ты мне только вот что скажи, чем тебе девчонка не угодила? За что ударил её по голове?
– Люблю я её, отец. Измаялся весь. Хотел насильно с собой забрать, а за ней, оказывается, следили. Я еле ноги унёс. А ей жизни тут не будет, все же узнают, что Таисия предательница. Вот и хотел спасти её. Она же мне спасибо потом сказала бы. А сейчас у следователя живёт. Оттуда я точно не могу её вызволить. Вот тянет меня к ней что-то, словно привязала к себе. Я уже и со священником договорился, обвенчать нас должен был, а теперь возвращаться мне одному придётся. Но Таисия всё равно станет моей женой, и ты, отец, должен мне помочь. Не выдавай Зою замуж за Николая. Это что ж получится? Таисия – моя жена, Зоя – жена Николая.
– Что ты надумал? Чёрт тебя побери, – раздражение Григория нарастало. – Какая Таисия, совсем с ума выжил?
– Люблю я её отец, сил больше нет. Вернусь с подмогой, всё сделаю, чтобы моей была. А она Николая любит, понимаешь? Любовь у них давно. Не нужен он Зое. Не будет мне счастья, если любовник моей жены станет мужем сестры. Пойми, отец, нельзя же так.
Григорий Филиппович зарычал, схватился за голову, потом за сердце. Опять его словно стрелой пронзило. Он не совсем понял, что сын пытался ему сказать. Все смешались в голове: Таисия, Николай, Макар, Зоя… Пошатнулся и повалился наземь.
Макар начал трясти отца за плечи.
– Отец, отец, очнись, – кричал он во всё горло. Кто-то забежал в амбар с лампой. Сунул эту лампу в руки Макару, подхватил Григория и медленно потащил его к выходу.
При свете лампы Макар разглядел, что это был начальник отца.
– Беги, – сказал ему Парамонов, – чтобы духу твоего тут не было! У ворот стоит провожатый, иди за ним и не возвращайся, иначе всю семью погубишь.
Макар замотал головой.
– Не пойду никуда, отцу плохо, рядом с ним буду, – произнёс он.
– Беги, дурень! – шикнул Парамонов. – Иначе убью тебя прямо здесь.
Макар спорить больше не стал. Побежал в темноту к воротам.
Начальник дотащил
– Больно, – еле слышно говорил он.
Испарина выступила на лбу. Парамонов выбежал в коридор, было слышно, как он что-то быстро говорит кому-то, потом вернулся:
– Терпи, Гриша, скоро доктор придёт, будешь жить, ты мужик крепкий.
Двое парней буквально под руки притащили в кабинет к Парамонову сонного мужичка. Он возмущался, кричал на них, а когда увидел лежащего на полу Григория, сразу припал к его груди ухом.
– Грудная жаба у него, постельный режим и настойки с калиной. Не волновать, работой не нагружать, – протараторил доктор. – Объяснили бы по-человечески, что человеку плохо, я бы и не сопротивлялся, а то дверь выбили, из постели подняли, притащили сюда по холоду. Как бы моя Марфа теперь с грудной жабой не слегла. Ну никуда же не годится отношение такое. Будто я преступник какой. Я, между прочим, глубокоуважаемый доктор, один из лучших, можно сказать! Спасибо Густаву Левандовски, передал он мне свой опыт, золотой был человек, а вы меня вот так по снегу…
Григорий Филиппович, услышав знакомую фамилию, застонал.
Доктор повернулся к нему, потрогал лоб, ещё раз послушал сердце.
– Не вставать, – сказал строго и вышел из кабинета.
Юноши, которые привели врача, откуда-то притащили носилки, осторожно положили на них Григория и по приказу Парамонова понесли его домой.
Услышав стук в дверь, Зоя заволновалась. А когда стук усилился, затряслась.
– Открывай, – услышала она.
Как только повернула ключ, еле успела отскочить от двери. Два рослых парня ворвались в комнату с носилками. На них лежал бледный отец. Зоя закрыла рот рукой, боялась закричать.
Григория переложили на Зоину кровать.
– Что там за шум? – услышала Зоя голос мачехи из комнаты, подошла к ней.
Увидев, что девушка бледна, спросила тихо:
– Что-то с Гришей?
Один из сопровождающих подошёл к Зое, и, не обращая внимания на Евдокию, сказал:
– Постельный режим по совету доктора, настойка калины, не вставать, на работу не отправлять. Прощайте.
И вышел со своим напарником. Зоя поспешила запереть за ними дверь и вернулась к мачехе.
Взгляд Евдокии Степановны был обезумевшим. Она тихо всхлипывала. Попыталась встать. Ничего не получилось, да и пальцы на ногах опять перестали шевелиться.
– Гришенька, – крикнула она громко, – я люблю тебя!
Зоя, оставив мачеху в комнате, подошла к отцу. Тот смотрел в потолок. В уголках его глаз застыли слёзы.
– Не могу я ответить ей, Зоя, голоса нет, – прошептал Григорий. – Поди скажи ей, что я её тоже люблю.
Зоя передала матушке послание от отца. Так и ходила всю ночь от одного к другой и обратно, не сомкнув глаз. А наутро попросила соседа перенести отца в комнату к Евдокии.
* * *