Зоя. Том первый

Приходько Анна

Лоран поморщился. Мысленно ругал себя за несдержанность, Тайга продолжала:

– Нам с вами придётся как-то жить как муж и жена.

– Не придётся, – сказал Лоран. – Я никогда не прощу тебя за то, что ты сделала с моей жизнью.

– Я?! Хорош муженёк, можно подумать, я сама себя обрюхатила, – воскликнула Тайга.

– У меня нет доказательств, – ответил Лоран. – Но и брать грех на душу я не хочу. Ребёнок тут ни при чём.

– Он очень даже при чём, – возмутилась Таисия. – Из-за него я вынуждена терпеть вас всю жизнь. Из-за вашего болезненного бреда я теперь

хожу с необъятным животом, будь он неладен.

Дальше шли молча. Спать легли на разных кроватях, а ночью Таисии стало плохо. Она подозвала Лорана и сказала ему, что сильно болит низ живота. Вызванный доктор прописал постельный режим, запретил любовные утехи.

До утра Лоран просидел рядом с Таисией, держа руку на её животе. Чувствовал, как шевелится малыш, мысленно разговаривал с ним, умолял, чтобы он успокоился и не тревожил мать.

А утром доктор пришёл опять. Осмотрел Таисию и сказал, что нет никаких гарантий, что она выносит этого малыша. Сердце Лорана сжималось от боли. Прилёг рядом с Таисией, гладил её лицо, волосы.

– Всё будет хорошо, – шептал он, – всё будет хорошо.

* * *

За две недели проживания с Янеком и Зоей Николай принял человеческий облик. Он по-прежнему злился на Янека, но не уходил, да и сбежать уже не пытался. Зоя возвращалась домой раньше мужа, готовила ужин. Николай помогал ей чистить овощи, приносил воду.

С Зоей разговаривал редко, в основном делал всё молча.

Спросил у неё как-то, что она слышала о Таисии. Зоя ответила, что Тайга вышла замуж за следователя.

Николай в это время чистил картошку, ткнул в ладонь ножом. Картошка в его руках мгновенно окрасилась в красный цвет. Зоя вытащила из шкафа салфетку, поспешила замотать Николаю руку, а он вдруг схватил её, прижал к себе. Зоя закричала. Пыталась вырваться.

– Пожалуешься, пожалеешь, – припугнул Николай, оттолкнул Зою и выбежал из квартиры.

Когда Янек вернулся домой, то застал жену в слезах. Она сидела на кровати и то и дело вытирала фартуком глаза.

– Золото моё, что случилось, – спросил он взволнованно. – Где Николай?

– Ушёл, – сказала Зоя и заплакала ещё громче, – он прижал меня к себе и угрожал, что если расскажу тебе, то пожалею об этом.

Янек побагровел. Сжал кулаки, Зоя отскочила от него. Закрыла лицо руками.

– Я убью этого чёрта, – крикнул он так громко, что у Зои заложило уши.

Янек, увидев, что напугал жену, подошёл к ней, встал на колени:

– Прости меня, Золото моё, – Янек положил голову на колени Зои. – Я хотел спасти человека, а сделал плохо тебе. Знаю, мне нет прощения, золотая моя девочка. Что же они все лезут к тебе? То следователь этот безумный, то Николай. Моя ты, навсегда моя!

Янек поднял голову, убрал руки от Зоиного лица. Жена смотрела на него заплаканными глазами.

– Он за каждую твою слезинку ответит, – прошептал Янек и поцеловал жену.

Жаркий июнь совсем измучил Евдокию. Ей казалось, что живот вот-вот лопнет. Неповоротливая Евдокия Степановна уже не вставала

с кровати. Если даже ей удавалось всё-таки набраться смелости и встать, то только пары шагов хватало для того, чтобы спина начинала невыносимо ныть. Ноги сковывало судорогой. Она почти ничего не ела. Лицо Евдокии и до беременности худое, стало ещё худее. Запястья истончились. Она вспоминала беременных барышень, их пухлые щёчки, округлившиеся формы.

Да что вспоминать-то других? Зоя была именно такой. Беременность ещё больше красила её. Несмотря на то, что живота почти не было видно, Зоя, весёлая и румяная, вызывала у мачехи зависть.

Евдокия со слезами на глазах смотрела на свои исхудавшие руки, на трясущиеся всё время пальцы. Григорий успокаивал её. Говорил, что она самая красивая. Что нет на свете стройнее и прекраснее женщин. Но жена не верила, она знала правду, смотрела на свой разрастающийся живот и молила Бога, чтобы всё поскорее закончилось. Джан приходил каждый день. Он делал Евдокии массаж, слушал, как бьются сердечки малышей. А потом Григорий уговорил Джана временно переехать к ним. Китаец поселился в комнате Зои.

К концу июня Евдокия совсем перестала вставать. Лежала то на одном, то на другом боку. Иногда ночами живот сжимало так, что она кричала во всё горло. Джан был обеспокоен. Всё считал, высчитывал, измерял живот, делал запись у себя в книге.

С каждым днём китаец становился всё задумчивее. Он отменил все свои дела, взял небольшой отпуск и уже ни на секунду не отходил от Евдокии. Роды у неё начались неожиданно в первых числах июля. Григорий был на работе.

Джан пробежался по соседям и, найдя того, кто передаст Григорию записку, вернулся к Евдокии. Она была бледна. Белое худое лицо совершенно не подавало признаков жизни. Время от времени Евдокия морщилась от боли, кричала, а потом опять становилась белой и неподвижной как статуя.

За время работы в больнице Джану уже доводилось принимать роды, но вот двойня с его помощью ещё никогда не появлялась на свет. Джан нервничал. То, что роды начнутся раньше срока, он давно понял. «Устало тело Евдокии носить в себе своё продолжение и решило освободиться от всех мучений», – думал он.

Григорий вернулся домой, когда первый ребёнок уже появился на свет, и Джан заботливо положил его на грудь Евдокии. Детский крик заполнил комнату. Кирьянов старший, разуваясь, услышал крик, упал на колени и от самой двери прошагал на коленях до кровати, на которой лежала его измученная Дунечка. У Григория слёзы лились градом.

– Мальчик, Григорий Филиппович, – сказал ему Джан.

Григорий встал с колен, начал целовать мокрые от слёз щёки жены. И вдруг она стала белеть прямо на глазах. Джан тормошил её, слушал пульс.

– Молись, Гриша, – крикнул он во всё горло и припал к Евдокии. – Давай, давай, очнись…

Евдокия начала кашлять. Джан давил ей на живот, проверял пульс, давил опять.

– Молись, Гриша, – говорил он уже шёпотом.

Крик второго ребёнка словно вернул Евдокию из забытья. Обессиленный Джан лёг рядом с кроватью на пол. Свернулся калачиком, дышал тяжело.