Зрелые годы Джульетты
Шрифт:
– Ни фига себе! – распахнула глаза Глаша. – Прям-таки поработать?!
– Ну а что? Ты думаешь, легко на эту рожу каждую ночь смотреть? – вздохнула Мика и сама себя успокоила. – А кому легко? Да я уж и привыкла.
– И как же ты живешь без любви? – Глаша так расчувствовалась, что чуть было не всхлипнула. – Ты ж… молоденькая, хорошенькая. И такая несчастная…
Но Мика вовсе не выглядела несчастной.
– Глаш, да ты чего?! Я ж тебе объясняю: Вадим – это просто работа. А в свободное от «работы» время… Нет, ну ты-то хороша! Со своими приключениями! Ведь надо же какое совпадение! Только вышла и – хлесь, прямо на Вадима!
– Ну да, – скривилась Глаша. – Повезло, но не до конца. Если бы я братца своего встретила, вот тогда бы на все сто было! Всем: и мне, и Рудольфу. Сейчас еще легко отделалась…
– А кто у тебя брат?
– Он у меня директор солидной фирмы, – вздохнула Глаша. – Серьезный мужик.
– А чего ж он тебя к себе не возьмет? В фирму? Что ты в этой библиотеке плесенью покрываешься? – не поняла Мика. – Сидела бы в офисе, бумажки перекладывала и деньгами ворочала.
– Ага, – хмыкнула Глаша. – Ты Димку не знаешь. Во-первых, у него за одни бумажки фиг чего заработаешь! Во-вторых, если я к нему пойду, он с меня три шкуры будет спускать. Это как дочка директора школы: еще не успела двойку получить, а папаша уже дома с ремнем ждет. И потом, Димка считает, что женщину обязан содержать муж. Понимаешь? Если я к братцу обращусь по поводу работы, он же Рудика со свету сживет! Он и так-то его терпеть не может, думает, что тот на моей шее сидит, отъедается, а если я еще скажу, что нам денег не хватает…
– А почему Рудик не работает? – наивно спросила Мика.
– Да ты что! Знаешь, сколько он работает?! – возмутилась Глаша. – Да он только и живет этим своим театром! Он же, не представляешь, какой талантливый! Он мне сам рассказывал – ему даже из «Мосфильма» письмо приходило, сниматься звали. Только он не согласился.
– Да ну, – восторженно прошептала Мика, не в силах поверить. – Прямо из «Мосфильма»?! Офигеть! Я тоже хотела сниматься в кино, а мама сказала: не позорь наши седины, ты дальше дверей киностудии не пройдешь… И чего? Он прямо вот так взял и отказался? Он что, совсем идиот?
– Сама ты идиотка, – огрызнулась Глаша. – Он просто понимал, что, если в эти сериалы попадешь, у тебя никакого времени не останется на собственное творчество. А у Рудольфа – режиссура! Собственные постановки! Свой актерский состав! Ну и как он все это бросит?!
– С ума сойти, – задыхалась от удивления Мика. – Это он… он такой талантливый?
– Не такой, а еще талантливее! – солидно кивнула Глаша. – Вот поэтому я и стараюсь его от всяких бытовых хлопот оградить. А Димке все равно, он Рудольфа заставит работать на какой-нибудь стройке, и все – прощай, театр! Прощай, моя пьеса, прощай, наше с Рудиком великое будущее! А как «прощай», если Рудик решил провернуть новый проект, а потом заснять его на пленку и послать в Москву?! Ты ж понимаешь, не вечно же талант в землю зарывать…
– Ничего себе! А можно мне к вам в театр прийти? – спросила Мика.
– Ну а чего ж, конечно! Завтра как раз спектакль. Я Рудольфу скажу, он тебя проведет. Ты только позвони ему часиков в девять вечера, сегодня у него генеральная.
Мика энергично кивнула и торопливо полезла в сумку за блокнотом, чтобы записать номер телефона Рудольфа. Очень кстати ей под руку подвернулся кошелек, и она тут же отсчитала Глаше вчерашнюю зарплату, даже еще прибавила две купюры, от полноты чувств.
Хоть день с самого начала и не задался,
Когда она вернулась, муж еще спал. Она тихонько прошла на кухню и, стараясь его не будить, приготовила завтрак – сырники со сметаной. Рудик очень любил сырники, и чтобы сметаны побольше. А кофе чтобы обязательно горячий!
Рудольф появился в дверях, когда сырники уже лежали в красивой тарелке, а в чашках дымился кофе.
– Гла-а-аш, – обрадовался супруг. – Как здорово! Ты сегодня пораньше, да? А я думал, буду спать, пока ты не придешь! Вот хоть тресни – не проснусь! А ты так быстро… Ух ты, сырнички! Со сметанкой!
Он шумно уселся за стол и схватил ложку. От хорошего настроения Рудик просто искрился.
– Глаш, я сегодня, может быть, попозже приду, все же – генеральная, сама понимаешь, а ты мне к завтрашнему дню рубашку приготовь, ту, которую я недавно купил. Завтра на спектакль в ней пойду.
– Она уже готова, – усмехнулась Глаша. – Я сегодня тоже на репетицию пойду, а то уже так соскучилась.
Рудольф даже ложку отложил:
– А чего это ты? Здрассьте! Режиссер притащился со своей половиной! Я ж не Верблюдовская! Это за ней все время муж таскается!
– Ну… а что такого? – растерялась Глаша. – Мне теперь нельзя и в театр зайти? На премьеры ты меня не пускаешь, а у вас одни и те же спектакли по нескольку раз не ставят, народ не ходит. И что мне делать?
– Отдыхать! – резко ответил Рудольф. Его, конечно же, сильно задела фраза про непросвещенный народ. – Ты вот сегодня отработала, а завтра тебе опять генералить! И надо постараться как следует, потому что я хотел бы, чтобы тебе аванс выдали дня за три вперед – надо за аренду заплатить.
Глаша шмыгнула носом:
– Рудик… не получится с авансом… Меня муж Мики уволил.
– Я так и знал! – треснул кулаком по столу Рудик. – Ну ни на что не годна! Неужели было трудно хорошо убирать? Вот скажи, ты хоть что-нибудь умеешь?
– Рудик, я хорошо убирала! Но он вспомнил, что видел меня у дороги… когда я в роль продажной женщины вживалась, и сказал, что проституткам не место в его квартире!
Рудольф прищурил глаза и вдруг спросил:
– Так… ты все-таки тогда заработала деньги, да? И скрыла?
Глаша онемела на секунду, а потом выпалила:
– Дурак! Ты что такое несешь?! Чтобы я! Заработала?! Да ты… ты хоть немного думай, что говоришь!! И вообще, я больше не собираюсь ни в кого вживаться! Мне Мика сказала, что я могу с таким-то опытом в кино сниматься!
– Да уж, велик опыт, – фыркнул Рудольф.
– Велик не велик, а есть, – обиделась Глаша. – Ладно, я не буду ходить на твои репетиции! И на спектакли тоже! Накоплю денег и… в театр Пушкина схожу, так и знай!
Рудольф на столь вопиющее предательство даже не отреагировал. Он доел сырники, медленно выпил кофе, но выходить из-за стола не торопился. Все так и сидел, уткнув лицо в ладони. Его прекрасные волосы пробивались сквозь пальцы ленивыми волнами, и Глаша в который раз залюбовалась своим Ромео. Подойти бы сейчас к нему, обнять, сказать слова верные… только в голову лезет какая-то совсем ненужная дрянь.