Зуб Дракона
Шрифт:
– Товарищ полковник, прапорщик Хайретдинов прибыл!
– Та-а-ак! – Это, вот, он грозный такой. – Как фамилия? А зачем ты сюда пришёл?
– Сказали, вызвали Вы.
– А откуда ты?
– С ЗРП.
– А! Ну да! А ты за что солдата ударил?
Ну, я объяснил ему.
– А служить хочешь, прапор?
– Желательно бы, товарищ полковник. – Я ему.
– Ну, служи. Можешь не переживать.
Ну, я и улыбнулся на этой радостной ноте. А он:
– Сынок, если ты до отпуска доживёшь, я тебе пузырь поставлю!
Это полковник мне сказал! Он там орал на своего клерка, и тут я зашел, как дурачок. С трясущимися руками. И улыбнулся, когда он мне сказал – «служи». Ты, грит, если
– Есть, – повернулся и ушёл.
Меня в течение суток рассчитали. Взял я свой чемодан, и приехал в этот полк. А полк тогда готовился на операцию в Панджшер. Ну, я взял в дукане литр водки, приехал, а там – капитан Сакаев. Ну чё, грит, прапор, давай, вливайся в коллектив. Ну я и вынул литр водки. И начал вливаться.
А там тогда, в этом полку, там командиров пулемётно-гранатомётных взводов комплектовали прапорщиками. Под эту программу дали мне взвод в роте Сакаева. А в Девятой роте такой же взвод дали прапору с Бандеровщины. Он гуцул был. Мы с ним одну учебку заканчивали, скорешились. Он не женатый был. Пётр Иванович, такой. Он говорил мне:
– Поедем в отпуск, приглашаю тебя на мою свадьбу. Я буду жениться в отпуске, поэтому приезжай. Со всей роднёй приезжай!
Через пару месяцев, на той стороне Панджшера, где Чимальварда, убили этого Петю. Не дожил он до отпуска. И весь взвод его там убили.
Так что, полковник в Штабе Армии не шутил!
04. Глава четвертая. Внизу
Вечером 2 июня 1984 года колонна нашей роты пришла в Руху. По пыльной горной дороге зарулила в огромную «зелёнку» кишлака и остановилась. БТР подо мной перестал подпрыгивать на ухабах, перестал пытаться сбросить меня на землю со своего горба. Пыль, поднятая колёсами, медленно поползла от нас в сторону, стала грустно оседать на землю.
Первый раз в жизни меня прокатили по дороге, засыпанной слоем пыли глубиной по щиколотку. Армейская техника выдавливала из дорожной колеи мелкую порошковую субстанцию. Глиняная мука, как потоки воды, желто-коричневыми волнами растекалась в стороны, переплёскивалась через огромные резиновые колёса. В воздух поднялась плотная дымзавеса стратегического назначения. Ощущения мои были не просто низменными, они были чудовищными. Дышать было нечем, смотреть было некуда, хотя требовалось делать и одно, и другое, чтобы душманы нас не одолели.
Поначалу я подумал, что белый подворотничок моей гимнастёрки испачкается в такой обстановке. Но через небольшой отрезок пути оказалось, что мнение моё было ошибочно и доводы смешны. Подворотничок, как прошлогодний снег, исчез под толстым слоем желто-коричневой глины, которой было покрыто всё: и БТР, и автоматы, и наши лица. Это был полный абзац… кошмар, короче.
После того как колонна остановилась, мы некоторое время продолжили сидеть на броне в полном офигении. Если бы кто-нибудь взял меня за ноги, перевернул кверху тормашками и потряс, то я был бы очень благодарен. Думаю, с моего обмундирования можно
А в это время вокруг колонны сквозь редеющую завесу пыльного облака постепенно проявлялись окрестности.
С лицом, перекошенным гримасой скверных ощущений, я отцепил скрюченные пальцы от железяки, за которую судорожно хватался всю дорогу, принялся созерцать окружающую меня действительность. После пыльного облака действительность показалась мне сказочной сказкой, настолько была хороша. Вокруг, от горизонта до горизонта, располагались невероятные пейзажи с видами на фиолетовые горы. Над горами парил купол безоблачного ярко-синего неба, на нём сверкало ослепительное солнце. Между гор раскинулась долина, заполненная садами, полями и жёлтыми глинобитными постройками.
В одной из таких построек разместили наш батальон. Какой-то умный армейский человек выбрал для нас огромный дом, выстроенный, как крепость, на берегу речки Гуват. Внутри толстостенных двухэтажных построек располагался небольшой внутренний дворик. Во дворике росла яблоня и куст винограда.
Между этими растениями журчала прозрачная вода арыка. Ещё на начальной стадии строительства люди прокопали канаву, выложили камнем глубокий желоб для воды, ввели его во двор из-под одной стены и запустили на выход под противоположную.
В жаркие июньские дни внутренний дворик с журчащим арыком притягивал к себе как магнитом. Каждый солдат мечтал пристроиться в тени возле журчащей воды, расслабиться, открыть рот и пустить слюни. Воевать в такой обстановке совсем-то и не хотелось.
Вообще, в мирные времена, Кабульские вельможи и чиновники ездили в Панджшерское ущелье «на шашлыки». Потому что летом в Кабуле средняя температура июльского воздуха составляла днём +33°C, ночью +27°C. При движении из Кабула на север, в сторону Рухи, климат становился прохладней. В Чарикаре в июле средняя температура днем: +25.7°C, ночью: +14.6°C. В Рухе такой статистики никто не вёл, потому что там редкостная глухомань, но я скажу из личного опыта, что ночью в горах очень прохладно. Чем выше поднимаешься, тем холодней становится. На высоте 3 900 метров снег никогда не тает. А сам н/п Руха расположен на высоте 2000 метров. Поэтому летними ночами температура воздуха запросто могла опуститься до +10°C, а иногда и до +5°C. В общем, это очень сильно не +27°C.
Любой житель города Ленинграда может сделать замечание, что Руха, расположенная на высоте 2000 метров, это нисколечко не «внизу». Это очень сильно «наверху». Тем не менее, бойцы нашего батальона всегда говорили: – «Мы три дня провели внизу». Это обозначало, что наша рота получила трёхдневный отдых. Потому что батальон наш был горнострелковым. Все боевые задачи, которые нам ставило командование, располагались значительно выше Рухи. Например, нас могли отправить на гору Аманель, высота 3520. Или на массив Санги-Даулатхан, отметка 4005. Оттуда до Рухи ровно столько, как от Рухи до Ленинграда. По вертикали, разумеется. Поэтому со 2 июня 1984 года для нашего батальона фраза «внизу» стала синонимом слова «на двухтысячнике».