Зуб мамонта. Летопись мертвого города
Шрифт:
Оставленные без присмотра сети в этих краях считались законной добычей.
— Сетешки? — обиделся тот, презрительно оттопырив нижнюю губу. — Сроду сетей не ставил. Я и на удочку наловлю сколько донести смогу.
Это была правда. Чугунов презирал сети. А рыбу он ловил даже тогда, когда у других не клевало. Талант. Однажды на реке за своим огородом чуть не утонул, перегрузив резиновую лодку язями. Так и несли с тестем улов в лодке, как гроб, вверх по переулку, отдыхая через каждые десять метров.
— Смотрите, что эта коряга заглотила! — в восторге
— Повезло тебе, Саня: за один заброс сразу две щуки поймал.
Все, включая Мухомора, обступили Пушкина, и лишь Чугунов остался невозмутимым. На каждую историю у него находилась своя. Но рыба в ней была чуточку больше.
— Это что, — сказал он степенно, — вот я в прошлом году щуку на блесну из серебряной ложки поймал, так это была щука. Втащил ее в лодку, смотрю — из пасти хвост торчит. Я еще подумал, чего это она сдуру на железку с полным брюхом кинулась? Дома на безмене взвесил — пуд без ста граммов. Вспорол брюхо — щука. Целая еще. Взвесил — пять килограммов. Дай, думаю, ради интереса посмотрю, что у этой в брюхе. Вскрываю — щука…
— Стоп! — сказал Козлов. — Третьей брюхо не вскрывай.
— Почему? — удивился Чугунов.
— Перебор будет.
— Смотрите, смотрите, — закричал Антон, — эта щука тоже щурогайку проглотила.
Обиженный Чугунов, которому не дали дорассказать историю, поглядел на студнеподобного выпоротка и сказал:
— В этом озере должен линь водиться. Щуки линем брезгуют, а другую рыбу, видать, истребили, раз друг друга едят.
— Линь на удочку не пойдет, — приуныл Козлов.
— У кого не пойдет, а у кого пойдет, — двусмысленно хмыкнул Чугунов.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался старший Мамонтов, пламенно сверкнув очками.
Завладев вниманием рыбаков, Чугунов уселся на поваленный ствол и стал делиться линевыми тайнами. По его словам, чтобы наверняка поймать линя, нужно заранее в густом камыше выкосить небольшое оконце, присыпать дно чистым песком, прикормить место пареной пшеницей, выкрасить удилище в зеленый цвет и соблюдать абсолютную тишину, даже поплавком не булькать. Были и другие, менее трудоемкие способы, но о них он поведал весьма туманно, скороговоркой.
Старший Мамонтов снял с огня ведро, парящее ароматом смородины, разровнял угли, укрепил над ними решетку, присолил рыбину и разрезал на полешки.
— А это тебе, Саня, — протянул он щучью голову Пушкину.
— ? — посмотрел на него тот, ожидая подвоха.
— Засушишь, лаком покроешь и будешь всем показывать.
— Давай и эту поджарим, — предложил Антон, держа за жабры щуку, извлеченную из желудка «коряги».
— Вот я еще выпоротка не ел, — рассердился Пушкин, — брось его Мухомору.
Мухомор брезговать выпоротком не стал.
Народ внимательно слушал Чугунова,
— Надо было ее глиной обмазать и в землю закопать, а уж потом костер разводить, — поделился запоздалым советом Чугунов.
— А ты что же, пешком пришел? — спросил Козлов.
— Зачем пешком? Я велосипед у дороги спрятал.
— Уведут.
— Да какой дурак в тугаи попрется? Кому рыба нужна — у плотины наловит. А я не люблю у плотины рыбачить. Так только, когда времени нет. Выложишь из камней мысок, прикормишь с вечера рыбу, а утром придешь — уже сидит какой-нибудь дед на твоем месте. Хрен выгонишь. Да и вообще я плотину не люблю. Вы знаете, что в ней человек замурован?
— Какой человек? — встрепенулся Антон.
Чугунов не спеша достал пачку «Примы», закурил, выдул дым за пазуху, изгоняя комаров, и только тогда продолжил рассказ:
— Лежит он на треть от воды, как раз там, где проходит трещина, как фараон в египетской пирамиде.
— Что ты сочиняешь, никто там не лежит, — нахмурился Козлов, — я там два года каждый день с теодолитом ходил.
— Ты там с теодолитом ходил, а мне бывший зэк рассказал. Да вы его знаете. Дед Петров. Он в те годы в Степноморской зоне за неумышленное убийство сидел. Человека в кочегарке сжег.
— Ничего себе неумышленное убийство! — удивился Пушкин.
— Убил-то он его нечаянно, а уж потом испугался и в топку бросил. Вот он мне недавно и рассказал под этим делом, когда мы с ним на Соленом озере ряпушку ловили. Тот человек тоже зэком был. Хорошо с лагерным начальством жил. Не понравилось это корешам, они его и замуровали в бетон.
— Живого? — спросил Антон.
— Зачем живого? Ломом сзади по голове — и бетоном залили. А начальству сказали: сбежал. Камышинку в зубы — и уплыл против течения. Конечно, были подозрения, только кто будет бетон долбить, когда пятилетку нужно выполнять и перевыполнять? Ну, если бы точно знали, где его замуровали, расковыряли бы. Только зэки молчали, а плотина большая. Так что лежит он там до сих пор. Дед Петров мне и фамилию назвал, но я, врать не буду, сейчас не вспомню. А ты говоришь: сочиняю.
— Может быть, и лежит, — не стал спорить Козлов.
— Да, могила… — задумался старший Мамонтов. — Такой могиле и фараон позавидовал бы.
— Вспомнил! — обрадовался Чугунов. — Кличка у него была — Чирей. Пострадал от советской власти. За растление малолеток сидел.
Рыбаки молча смотрели на угли костра, думая о замурованном в плотину плохом человеке. Руслан лежал на спине и смотрел на млечный путь в морской бинокль, подаренный Антону черноморским дядей. Густой жар шел от углей вселенского костра. Никогда он не испытывал такого печального восторга. Эта звездная страна была его родиной, а он — космическим существом, временно задержавшимся на маленькой уютной планете. На этой планете только и было, что костер, пес Мухомор, шесть человеческих существ, секретное, никому не ведомое озеро без названия и огромная донная рыба в его глубине.