Зубных дел мастер
Шрифт:
Все засмеялись. Внезапно дверь открылась, и в комнату заглянул мужчина лет тридцати пяти, невысокий, худощавый и с ранней лысиной на темени.
— Привет, ребята, — поздоровался со всеми. — Хотите новые стихи послушать? Сегодня сочинил.
— Женя, отвали! — насупился Кувайцев.
— Вот, он всегда такой, — нисколько не смутившись, продолжил гость. — Не любит нас, поэтов. А, между прочим, стихотворение про него сочинено.
— Да ну? — Косиньский не поверил.
— Так слушайте! — Евгений принял позу и начал декламировать:
Толпа
Махал рукой какой-то льстец.
Москва Кувайцева встречала —
И он приехал, наконец!
На Шереметьевском вокзале
Стоит Почетный караул…
Его в Москве веками ждали,
А он лишь на день заглянул!.. [7]
Он смолк, и слушатели засмеялись.
— Не слушайте его! — Олег скривился. — Про себя он это написал, мою фамилию только сейчас подставил. От скромности Женя не умрет.
— Злой ты человек, — сказал Евгений. — Раз так, то вот тебе финал:
А если все начать сначала,
То это просто хвастовство:
Москва такого не встречала,
Москве совсем не до него…
Он подмигнул компании и вышел. Все снова засмеялись.
— Хороший парень, — пробурчал Олег, — но шебутной и хвастунишка, как многие поэты. Он с КАМАЗа, их группу приняли на курс по спецнабору по рекомендации ЦК ВЛКСМ. Рабочие поэты, ёпть!
— А ч-что, т-так т-тоже п-принимают? — удивился Кир.
— А ты как думал? — Кувайцев усмехнулся. — Вот ты приехал сам и честно сдал экзамены, как я, Сергей и Виктор. Теперь представь себе какого-то поэта из Якутии, к примеру. Или из Грузии. Единственный из республики приехал поступать. Да за него национальная писательская организация горою встанет, в Союз писателей СССР письмо пришлет, а то — и ходоков. И он поступит обязательно, хотя, быть может, сочинение напишет, как Расул Гамзатов — по две ошибки в каждом слове.
— Гамзатов — замечательный поэт, — сказал Косиньский.
— Он-то да, — Кувайцев согласился. — Но таких, как он, среди поэтов единицы. А в институт запихивают многих, нередко чьих-то родственников или детей начальства из республик. В Литинституте с зачислением такой бардак, что без бутылки не поймешь. Вот, скажем, знаете, что для москвичей при поступлении особый конкурс, не общий, как для нас? Им выделена квота мест, вот в ее рамках они между собой и конкурируют.
— П-почему? — Кир удивился.
— Так будь иначе, в Литинституте учились только москвичи. У них и базовое образование получше, и есть возможность нанять репетиторов… Проходной балл по сумме четырех экзаменов и аттестата у москвичей в этом
На следующий день, в субботу, после занятий к Киру подошел Кострица:
— Идем, с хорошим человеком познакомлю, — сказал, довольно улыбнувшись.
— К-кто он?
— Преподаватель, наш земляк.
В скверике у здания института Сергей подвел приятеля к сидевшему на лавочке мужчине лет шестидесяти.
— Вот, Тимофей Никитич, Костя, еще один белорус на нашем курсе.
— Белорусик? — мужчина встал и пожал Киру руку. Высокий и с заметным животом он возвышался над студентом примерно на пол головы. — Откуда родом?
— Из М-минской области.
— А я из Могилевской, — сообщил Никитич, — из Кричева. Слыхал?
— К-конечно, — Кир пожал плечами.
— Ну что, ребята? — Никитич потер руки. — Отметим нашу встречу?
— Отметим, Тимофей Никитич! — Сергей угодливо заулыбался.
— Тогда — вперед! — сказал преподаватель и зашагал к калитке.
Студенты устремились следом, как корабли за ледоколом. Спустя каких-то пять минут они сидели за столиком кафе «Лира»,[8] располагавшегося рядом с институтом. Никитич заказал бутылку коньяка, колбасную нарезку и салаты. Все трое пили, ели, студенты слушали Никитича. А тот глаголил в полный голос:
— Преподаватель по истории КПСС вам расскажет о репрессиях при Сталине, но все это херня. Я перед войной учился в Литературном институте. Мы жили весело и интересно, и про репрессии никто не думал. Я старостой курса был. Бывало, приходишь на занятия — кого-то нет в аудитории. Куда девался? Отвечают, что арестовали. Но мы учились и любили, плевать нам было репрессии. Арестовали — значит, нужно…
Говорил Никитич громко и махал руками, на них оглядывались от соседних столиков. В конце концов к ним подошла официантка:
— Товарищи, ведите себя тише, — сказала строго. — Мешаете людям отдыхать.
— Ты кто такая, чтобы нам указывать? — внезапно вызверился Тимофей Никитич. — Встать смирно! Кругом и шагом марш!
— Сейчас покажут вам, кому тут шагом марш! — пообещала им официантка и убежала.
— Тимофей Никитич? — Сергей встревоженно посмотрел на преподавателя.
— Ерунда! — тот хмыкнул. — Приведет наряд милиции, у них тут есть прикормленный. Ничего у них не выйдет. Допьем коньяк и рассчитаемся — мне тут не нравится. Официантка наглая.
Кир думал несколько иначе, но промолчал. Буквально через несколько минут к ним подошла официантка, с ней — два милиционера.
— С чего порядок нарушаем, граждане? — спросил один из них с погонами сержанта. — Ваши документы?
Никитич протянул удостоверение в красной обложке. Кир разглядел на ней надпись золотыми буквами: «Союз писателей СССР. Литературный фонд». Сержант взял удостоверение, открыл, прочел, после чего вернул обратно.
— Ну, что ж вы так, товарищи писатели? — спросил с налетом укоризны в голосе. — Шумите, другим мешаете отдыхать.