Зубы дракона
Шрифт:
– А если Виктору Борисовичу сейчас попробовать?
– внезапно предложила Анна Иоанновна.
Все затихли.
– Ну что, старик, не откажешь?
– Полулях вопросительно посмотрел на Панаева.
– В интересах науки.
Панаев хмыкнул, попытался робко протестовать:
– Голова после этого болит и ввобще ходишь как измочаленный. Потом же у меня там, - он качнул головой в сторону "аквариума", - аппаратура недоделанная. Рабочее же время.
– Ну-у, старик, - протянул Полулях.
– У нас Наталья
Наталья Анатольевна покосилась на пришлую плановичку Колодочкину и кивнула.
– Ну вот, с профкомом вопрос согласован, - оживился Полулях.
– А таблетки от головы мы тебе раздобудем.
– У Мезенцевой попросим, - добавила с ехидцей Валечка.
– У нее всей работы - таблетки глотать.
– Ты же сам говоришь - безотказный, - уговаривал Полулях.
"Весь вечер на арене - клоун Тип-Топ", - безрадостно подумал Панаев, уже зная, что согласится, не может не согласиться, потому что он действительно не умел отказывать.
– Попробую.
– Я, я!
– заторопилась Валечка.
– Если вы можете мысли... Сеанс телепатии, вдруг вы еще и телепат, Виктор Борисыч? Вот угадайте, о чем я сейчас буду думать.
– А как же мы узнаем, удался эксперимент или не удался?
– воскликнул из дальнего угла Петрович.
– Только ничего не писать, - вмешался Чумаченко.
– Виктор же может увидеть, как вчера в кафе. Просто шепните Наталье Анатольевне, она к вам ближе всех Мы ей верим. А Виктор пусть постоит у своей будки.
Панаев покорно поднялся и отошел к запертому еще со вчерашнего вечера "аквариуму" с не доведенным до ума "Файрэро".
– Не поворачивайтесь!
– Валечка мячиком подкатилась к Наталье Анатольевне, что-то сказала ей и мигом вернулась на свое место.
– Можно!
Панаев повернулся и увидел напряженные лица. Восемь человек замерли в ожидании чуда. Или чего-то похожего на чудо. Он совершенно не знал, что именно должен делать, и принялся смотреть на Валечку, сидящую с окаменевшим лицом.
"Клоун, клоун, - билось в голове.
– Цирк, цирк..." Кто-то кричал там, в безлюдном пространстве, ряды пустых кресел, все расширяясь и расширяясь, кольцеобразно вздымались от покрытого красным ковром пятачка манежа к основанию огромного полутемного купола. Вторя крику, гремели литавры и бухали большие белые барабаны, а по соседству с цирком строители с грохотом загоняли бетонные сваи в глинистое нутро котлована и все эти звуки больно били в виски. Но боль была недолгой ("Привыкаю, что ли?"), кричавший устал и умолк, сваи забили до нужного уровня, барабанам прорвали бока и только литавры еще продолжали свое дребезжанье.
Валечка издала какой-то сдавленный звук и вместе со стулом откачнулась от стола, словно увидела перед собой мышь или змею, Наталья Анатольевна, наоборот, подалась к Валечкиному
И было от чего привстать. Красный телефон как-то неловко дернулся, приподнялся над Валечкиным столом, чуть наклонившись, проплыл по воздуху в направлении Зои, сопровождаемый взглядом Панаева, еще раз дернулся, полетел вниз и коротко звякнул при ударе о застеленный ковровой дорожкой пол. Еще раньше достигла пола соскочившая при падении трубка.
Тишине, воцарившейся после перелета никем не пилотируемого телефона, могла бы позавидовать сама космическая пустота.
"Ци-ирк!..
– с ужасом подумал Панаев. Боль словно бы со свистом исчезла, отпрыгнула и Панаева вдруг охватил какой-то непонятный азарт. Что еще? Что бы такое еще? Про сведенборга вспоминали?"
Он чувствовал, что уже почти на пределе, что скоро неотвратимо
последует реакция, что он сейчас вроде лампочки, которая ярко
вспыхивает, прежде чем перегореть, но остановиться не мог.
"Что там у нас в городе? Что там на рынке? В парке. В центральном
гастрономе".
Смутные серые картины проступали перед глазами, проступали и узнавались, хотя их теребил и искажал серый ветерок, хотя мешали какие-то неяркие вспышки, хотя стало почему-то подташнивать, как в самолете.
Тишина все еще продолжалась и он нарушил ее, морщась от этой невесть откуда взявшейся тошноты, чувствуя, как испаряется возбуждение.
– Во дворе "Каштана" упаковки с шампунем разгружают, - медленно, с трудом ворочая языком, выговорил он.
– Грузчики прямо на месте раскрывают. Светлый фургон, номер ноль девять - пятьдесят четыре.
Он видел изображение этого фургона, оно накладывалось на шкаф за спиной Зои, набитый твердыми белыми папками-накопителями.
– Ой!
– Колодочкина вскочила и вылетела за дверь.
– Представление окончено.
– Панаев не удержался и сел на корточки, вернее, сполз, упираясь спиной в стеклянную стену "аквариума".
– Больше не могу.
"Не человек. Я, наверное, не человек..."
– Принесите же таблетки!
– закричал Петрович.
– Ничего... Панаев с трудом подавил тошноту.
– Сейчас пройдет.
*
И действительно прошло, только не сразу. Он перебрался в "аквариум" и даже прикрикнул на Зою, порывавшуюся вызвать "скорую помощь". Так и просидел до обеда, не слыша ахов, охов и пересудов, отгородившись стеклянными стенами. А пересуды и ахи были довольно интенсивными, он видел жестикуляцию Полуляха и Чумаченко, видел, как Валечка нет-нет да и посмотрит с недоумением на поставленный на место телефон, который он сбросил со стола, а Петрович переговаривается с Анной Иоанновной и Натальей Анатольевной, тыча карандашом в сторону "аквариума".