Зубы Дракона
Шрифт:
В мире наблюдались внушающие ужас события. И даже физическая безопасность от них не успокаивала чувствительных людей. Ганси и Бесс не могли ни есть, ни спать, Они не могли думать ни о чем, кроме дома и о том, что происходит с их друзьями и коллегами. Штурмовики приходили, когда им вздумается, и делали то, что им заблагорассудится. Полиции было приказано сотрудничать с ними. Они приходили к людям ночью и забирали их, а потом о них ничего не было слышно. Но постепенно, через секретные каналы, слово за словом стала просачиваться информация об ужасных событиях в подвалах
Папа присылал коротенькие записки, тщательно редактируемые, в них говорилось: «О нас не беспокойтесь, у нас есть друзья». Но Ганси и Бесс знали сотни людей, о которых стоило беспокоиться. Они читали все газеты, какие могли получить, и пытались анализировать разные публикации по каждому событию и догадываться о судьбе своей «единой партии». Они писали тревожные письма, а потом волновались, потому что ответов не было. Что случилось с тем или иным лидером? Конечно, кто-то должен убежать. Чтобы добраться из Берлина в Париж, требовалось немного времени.
Очень трудно заниматься музыкой в таких условиях. Им пришлось вспомнить историческую фразу: когда безумцы выходят на свободу у себя на родине, гибнет великая цивилизация. Но молодая пара дала обязательства и должна была их выполнять. Они должны были позволить Ланни и Ирме довести себя до Жуана. Там переодеться должным образом, ехать на виллу к Эмили и исполнить не слишком скорбную программу. На бис Ганси сыграл одну из своих любимых вещей, еврейскую молитву Ахрона. Композитор вложил в эту вещь две тысячи лет плача и стенаний. Исполнение было замечательным, и светская аудитория была глубоко тронута. Слезы текли по щекам Ганси, и он хотел сказать: «Это мой народ плачет сейчас в Германии».
Но нет, он не мог ничего сказать, правила хорошего тона не позволяли этого. Искусство должно оставаться внутри своей башне из слоновой кости, и не спускаться в мрачную равнину, где в темноте сражаются невежественные армии. Элегантно одетые дамы с чувствительной душой наслаждались скорбными звуками скрипки, но не будут плакать над евреями, которых избивали руками и ногами в подземных казематах старинных замков и тюрем с другой стороны восточной границы.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Die strasse frei [120]
120
Дорогу! (нем.)
Ганси и Бесс не вернулись в Германию. Папа и мама запретили им приезжать, а Ланни запретил им уехать. Робби Бэдд прислал телеграмму, запрещающую Бесс вернуться в Германию. Но самым главным был запрет Адольфа Гитлера для них обоих. Он объявил его заключением в тюрьму всех видных коммунистов и объявлением, что они больше не смогут оказывать никакого влияния и достигнуть какой-либо цели в Германии. Политика Schrecklichkeit135, ставшая известной во время мировой войны, не работала для внешнего мира, но, безусловно, была применима внутри Фатерлан-да.
В Бьенвеню был третий дом, называемый домиком, и
Это было то же самое, чему Ланни стал свидетелем десять лет назад, когда Муссолини захватил власть. Толпы беженцев бежали от террора, и, естественно, прошло не так много времени до того как, они обнаружили, где жили Ганси и Бесс. Молодая пара считалась богатой, и, по сравнению с состоянием большинства коммунистов, они были богатыми. Они никому не могли сказать нет. И что означает слово «товарищ», если не открыть свое сердце и свой кошелек во времена страданий? Папа выслал бы деньги, но они не просили, так как можно было предположить, что все письма оттуда и туда перлюстрируются. Но папа мог догадаться, а для него никакая цена не была слишком высокой, чтобы удержать своих любимцев от возвращения в опасность.
Но он и не мог отправить столько, сколько требуется. Ни кошелек Фортуната, ни прикосновение Мидаса не покроют нужды всех пострадавших от Гитлера. Либо нужно иметь шкуру носорога, либо душевную боль. А судьба позаботится о новых способах страданий каждый день, каждый час, если ей позволить это. Наиболее достойные сожаления жертвы, самые трагические истории. Люди, которых мучили, пока они не были физически и психически сломлены. Люди, чьих мужей или жен, возлюбленных, детей, родителей и т. п., пытали, или могут пытать завтра. Люди, которые бежали, оставив все, и не имели денег на еду. Люди, выпрашивающие деньги на железнодорожный билет, чтобы вызволить человека из лап злодеев.
У Ганси и Бесс была еда, её готовила одна из родственниц Лиз, работавшая на них. И вот эта девушка стала сообщать, что у них нечего есть. Они отдали свой последний франк какому-то голодному товарищу, и даже выносили из дома еду, которую получили в кредит. Бьюти приглашала их к столу, и они приходили, потому что, в конце концов, нельзя играть, если не есть. И не падать же Ганси в обморок в середине концертов, которые они давали в пользу беженцев. Бьюти не выдержала и заплакала, заплакала и Бесс, у них был большой эмоциональный срыв. Но у них не было слов, которое они могли сказать друг другу, не вызвав противоположных доводов.
Бьюти хотела сказать: «Боже мой, девочка, что ты знаешь о Европе, я прожила здесь больше лет, чем мне хотелось бы сказать, но я не могу вспомнить время, когда бы ни было людей, спасавшихся от бед из разных мест. Еще до войны здесь были революционеры из России, евреи, люди с Балкан, из Испании, из Армении, я забыла большинство мест. Как ты думаешь, сможете ли вы решить все проблемы в мире?»
Бесс хотела ответить: «Это ваши буржуазные взгляды». Но это нельзя сказать хозяйке, чьим гостеприимством пользуешься, так что ограничимся утверждением: «Это мои товарищи, и это мое дело».