Зубы Дракона
Шрифт:
Адольф Гитлер пользовался единственным преимуществом, его собственный народ верил в то, что он говорил, но другие народы верить не могли и не будут. Отношение внешнего мира к нему было, как у фермера, который увидел жирафа в цирке и воскликнул: «Таких зверей не бывает». Чем больше Адольф рассказывал миру, кем он был и что собирается сделать, тем более недоверчиво улыбался мир. В каждом сумасшедшем доме встречались такие люди. Тип был настолько привычным, что любой психиатр мог поставить диагноз по одной фразе речи или по одной странице книги. Разумные люди говорили: «Псих!» и шли по своим делам, оставив Адольфа завоевать мир. Тут и там появлялся человек социальной проницательности, который кричал, предупреждая о том, что происходит. Но они тоже были хорошо известны психиатрам, у которых были диагнозы и для них.
Адольф
Герман Геринг, летчик и офицер, богатый человек с изысканным вкусом и ненасытным тщеславием, ненавидел и презирал Йозефа Геббельса, болтливого журналиста, карлика с изуродованной ступней, и с языком, источающим яд. Эти чувства были взаимны. Юпп плеснул бы купорос в лицо Германа, Герман расстрелял бы Юппа на месте, если ли бы оба осмелились. Но фюреру Герман был необходим в качестве главного исполнителя, а Юпп, как мастер пропагандист, и он запряг их обоих и заставил работать в одной упряжке. То же самое было и с сотнями людей в этой партии безумия и ненависти: жертвами мировой войны, жертвами депрессии, психопатами, наркоманами, извращенцами, преступниками, им всем был необходим Адольф немного больше, чем они были необходимы Адольфу, он делал из них что-то более мощное, чем они были поодиночке. Многие были уверены, что они были более значительными, чем Адольф, и лучше приспособлены, чтобы возглавить партию. В старину многие из них покровительствовали ему, и в своих сердцах они все еще продолжали делать тоже самое. Но он победил их из-за сочетания своих качеств. Он убедил массы доверять ему, и он был тот, кто может повести НСДАП и всех ее членов и должностных лиц по дороге побед.
Адольф Гитлер изучал Ленина, а теперь внимательно следил за Сталиным и Муссолини, и от них он узнал всё. В июне 1924 г., когда Ланни Бэдд был в Риме, Бенито Муссолини был премьером Италии в течение более двадцати месяцев, но социалисты по-прежнему еще издавали газеты, у которых читателей было в несколько раз больше, чем у газет Муссолини, и еще была свобода слова в итальянском парламенте и в других местах. Была еще оппозиционная партия, были профсоюзы, кооперативы и другие средства противодействия воле фашистов. Через год или более произошло убийство Маттеоти, сокрушение оппозиции, и Муссолини сделал себя хозяином Италии.
Но расписание Адольфа отличалось от графика Муссолини. Адольф имел задачи во внешнем мире, ему нельзя было канителиться в течение трех лет, чтобы приступить к ним. Он умел ждать, но никогда не будет ждать ни часу дольше, чем это необходимо, и будет сам принимать решения о сроках. Он поразит мир и даже своих собственных сторонников внезапностью и скоростью своих действий.
Во-первых, всегда сначала нужна психологическая подготовка. Собирался ли он уничтожить права немецких трудящихся, уничтожить движение, которое рабочие терпеливо создавали в течение почти столетия? Очевидно, да, но первым шагом нужно прийти к рабочему классу с протянутой рукой, чтобы крепко обнять его по-братски, и в тоже время, ударив его ножом в спину. Потом установить его на пьедестале, где его можно будет безопасно и уверенно расстреливать из пулеметов.
День труда в Европе отмечался первого мая, и везде на континенте рабочие проводили шествия, грандиозные митинги, пикники и игры, пели песни и слушали выступления своих лидеров, они хотели возместить себе триста шестьдесят четыре тяжелых дня. И вот теперь, за несколько недель было объявлено, что правительство Гитлера собирается
«О, Ланни, вы должны приехать и увидеть это!» — восторженно написал Генрих Юнг. — «Это будет нечто, что никто не видел в мире до этого. Все наши молодежные силы соберутся в Люстгартене утром, и сам президент Гинденбург выступит перед нами. Во второй половине дня будут костюмированные шествия представителей каждого ремесла и профессии, даже каждое крупное предприятие Германии примет участие. Все соберутся на аэродроме Темпельхоф, и праздничное убранство превысит все, что вы могли бы себе представить. Богатые его оплатили за право сидеть рядом с фюрером. Конечно, он будет говорить, и после этого там будет фейерверк, как в бою, триста метров серебряного дождя! Прошу вас и вашу жену приехать и быть моими гостями. Вы всегда будете вспоминать, что Вы были свидетелями этих исторических сцен….
P.S. Я посылаю вам литературу о нашей замечательной новой рабочей программе. После этого у вас не останется никаких сомнений».
Ланни ответил, благодаря за письмо и выражая свои сожаления. Ничего не стоит поддерживать контакт с этим горячим молодым чиновником, а присланная им литература может когда-нибудь быть полезной Рику. Ланни был совершенно уверен, что не захочет посетить Германию, пока Адольф Гитлер остается её канцлером.
Празднование прошло со всем великолепием, которое обещал Генрих. Все было самым большим и детально разработанным, чем когда-либо, и даже крутые иностранные корреспонденты были поражены. Они сообщили, что нечто новое рождается в мире. К полудню на огромный аэродром собрались триста тысяч человек и в ожидании начала церемонии сидели на земле до восьми вечера. К этому времени туда набралась толпа в миллион или полтора миллиона человек, как полагают, это было наибольшее количество народу, когда-либо собранных в одном месте. Гитлер и Гинденбург в первый раз проехали вместе. Они проехали вдоль улицы Фридрих-штрассе, запруженной народом, выкрикивающим приветствия, и с транспарантами, говорящими: «За немецкий социализм», и «Честь рабочим». На трибуне стоял новый канцлер, глядя на огромное море лиц. Он стоял в центре внимания, снова и снова отдавая нацистское приветствие, и, когда, наконец, он заговорил, усилители донесли его голос до любой части аэродрома, а радио и провода разнесли его по всему миру.
Новый канцлер сообщил, что «немецкий народ должен снова научиться узнавать друг друга». Расхождения во мнениях в пределах Германии было обусловлено «человеческим безумием», а теперь должно быть исправлено «человеческой мудростью». Гитлер распорядился, чтобы отныне Первое мая должно стать днем всеобщей славы труду, и что его девиз должен быть: «Слава труду и Честь рабочему». Он сказал немцам то, что они хотели больше всего услышать: «Вы теперь не второсортный народ, а сильный, если вы хотите быть сильными». Он стал набожным и молился: «Господи, помоги нашей борьбе за свободу!»
Ничто не могло быть более красноречивым и благороднее. Ну, может быть Ади и подмигнул бы своему журналисту и сказал бы: «Ну, Юппхен, мы с этим справились», или что-нибудь вроде этого? В любом случае, на следующее утро профсоюзы Германии, представляющие четыре миллиона рабочих и имеющие годовой доход почти двести миллионов марок, были уничтожены одним ударом. Агенты по работе, так назывались нацистские группы, ведущие пропаганду в профсоюзах, и вооруженные банды появились в штаб-квартирах всех профсоюзов, арестовали всех сотрудников и бросили их в концентрационные лагеря. Средства профсоюзов были конфискованы, их газеты закрыты, их редакторы брошены в тюрьмы, их банки закрыты. И не было никакого сопротивления. Социалисты настаивали на ожидании, пока нацисты не сделают что-либо «незаконное». Вот и дождались.