Зубы Дракона
Шрифт:
Ланни и Ирма вернулись в Париж, и там всё было то же самое. У беженцев был адрес Ланни, первые получили его от дяди Джесса, а остальные друг от друга. Это был чрезвычайно респектабельный адрес. И любому товарищу, оказавшемуся в беде, было непонятно, как человек, который жил, хотя бы временно, во дворце герцога де Белломона, может не купаться в золоте, и не быть в состоянии помочь ему и всем его товарищам, его сестрам, двоюродным братьям, его тетям, оставшимся на родине, и взять их всех в Париж и поселить их в одном из гостевых апартаментов во дворце, или, по крайней мере, платить за аренду места на чердаке. Это была мучительная ситуация для моральных
Ланни прошёл через это и получил много дорогостоящих и болезненных уроков от беженцев от фашизма. Но теперь всё было хуже, потому что Гитлер выучил уроки Муссолини и применял их с немецкой основательностью. Кроме того, собственная позиция Ланни была еще хуже, потому что у него была богатая жена, и ни один беженец не мог понять, как он, живя с ней, не мог от нее получить деньги. Судя по машине, на которой он ездил, по костюмам, которые он носил, по местам, которые он посещал, он должен получать деньги от жены! Был ли он подлинным сочувствующим, или просто плейбоем, ищущим острых ощущений? Если последнее, то, безусловно, это было справедливо для тех, не получил от него денег. Портные, рестораторы и все другие отстаньте от него и не смущайтесь его ложной скромностью.
У Ирмы, как и у Бьюти, были «буржуазные взгляды», и она хотела сказать, что говорят буржуазные дамы. Но она к этому времени узнала, что обижает её мужа и что, если настаивать, вызывает его гнев. Они так много раз были счастливы вместе, что ей хотелось избежать ссор, как делали многие другие молодые пары. Она убрала свои мысли на тему классовой борьбы, и попыталась с помощью различных способов удержать своего слабовольного партнера от искушения. Слугам сказали, что сомнительным на вид незнакомцам отвечать, что месьё Бэдда нет дома, и что они не знают, когда он вернется. Ирма изобретала и более тонкие способы, чтобы держать его занятым и отвлекать его от компании красных депутатов и розовый редакторов.
Но Ланни не мог не понимать тонкостей. Он был воспитан в среде буржуазных дам, знал их взгляды и понимал, когда им они манипулировали и почему. Он пытался играть честно и не давать слишком много денег Ирмы беженцам, и не слишком своих собственных, чтобы не остаться без средств. Это означало, что он тоже должен был хитрить и оправдываться перед несчастными. А тогда он стыдился себя, и у него было тяжело на душе, потому что мир был не такой, как он хотел, и он не был таким благородным и со щедрой душой, каким он хотел видеть себя.
Как ни крепился, Ланни не смог удержаться от споров с людьми, с которыми он встречался. Политические и экономические вопросы сами навалились на него. Люди, которые приходили в дом, хотели поговорить о том, что происходит в Германии, и узнать, что он думал, или, возможно, они уже знали это, и хотели вызвать его на спор. Никто не был лучше обучен салонным манерам, чем сын Бьюти Бэдд, но в эти времена даже французская вежливость не помогала. Люди не могли слушать идеи, которые они считали возмутительными, не высказывая своего неодобрения. Прошли старые дни, когда лакомым кусочком сплетни считалось, что Мистер Ирма Барнс придерживается социалистических взглядов и что его жена была расстроена этим. Но сегодня это превратилось в серьезное дело и сделалось совсем
«Я полагала, вы говорили, что вы не коммунист», — заметила мадам де Клуассон, жена банкира, кислым тоном.
— Я не коммунист, мадам. Я только защищаю фундаментальные свободы, которые были и являются славой Французской Республики.
— Свободы, которые отрицают коммунисты, я слышала!
— Даже при этих условиях, мадам, мы не хотим быть похожими на них или отказаться от того, что нам дорого.
— Это звучит очень хорошо, но это означает, что вы делаете именно то, что они хотят.
Вот и все, но этого было достаточно. Мадам де Клуассон была важной особой, и ее влияние может означать успех или неудачу для американки с социальными амбициями. Ирма не слышала этой словесной стычки, но какая-то добрая подруга приложила все усилия, чтобы донести ей об этом. И она поняла, что это может отменить все достижения, которых она добилась в прошлом году. Но все-таки она промолчала. Она хотела быть справедливой, и она знала, что Ланни был честен. Он рассказал ей о своих чудачествах, прежде чем попросил её руки. И она приняла его предложение на его условиях. Ей не повезло, что она не поняла, что означает иметь мужа с социалистическими взглядами, которые буржуазная мораль не может отличить от коммунистических.
Новый Рейхстаг был созван в кратчайшие сроки. Его провели в Потсдаме, месте старой прусской славы, и Гитлер привлёк свой гений на изобретение церемоний, чтобы выразить свои патриотические намерения и пробудить надежды немецкого народа. Вся территория была расцвечена новыми флагами с Hakenkreuz [121] , которые декретом Кабинета должны были заменить флаги умирающей Республики. Еще раз костры вспыхнули на вершинах холмов и прошли факельные шествия всех нацистских, студенческих и детских организаций. Гитлер возложил венок на могилу своих погибших товарищей. Гинденбург открыл Рейхстаг, и церемония транслировалась по всем школам. «Богемский капрал» выступил с вдохновенной речью, в которой он рассказал своему бывшему фельдмаршалу, что, сделав его канцлером он «совершил брак между символами древней славы и молодых сил».
121
Свастика (нем.)
Гитлер хотел двух вещей: получить власть над Германией и, чтобы внешний мир оставил его в покое, пока он делал это. Когда Рейхстаг начал проводить регулярные сессии в здании Кролль-оперы в Берлине, он выступил с тщательно подготовленной речью, в которой заявил, что коммунисты подожгли здание Рейхстага, и что их измена должна быть «смыта с варварской жестокостью». Богатым было сказано, что «капитал служит бизнесу, а бизнес народу», и что должна быть «сильная поддержка частной инициативы и признание собственности». Богатые были удовлетворены полностью. Немецким крестьянам он обещал «спасение», а армии безработных было обещано «восстановление производственного процесса».
Чтобы воплотить в жизнь эту программу, он испросил полномочий в хитро изложенном документе, который он назвал «законом удовлетворения потребностей народа и империи». Целью закона было разрешить нынешнему кабинету, и только нынешнему кабинету устанавливать законы и тратить деньги, не советуясь с рейхстагом. Прямо об этом сказано не было. Он просто отменил номера статей в Конституции, в которых были прописаны эти важные полномочия рейхстага. Новые полномочия истекали к концу четырех лет, или раньше, если любой другой кабинет придет к власти. Никто, кроме Адольфа не будет никогда фюрером Германии!