Званый ужин в английском стиле
Шрифт:
— Что ж, теперь у вас достаточно своих, за которые вам придется держать ответ. Значит, вы признаетесь, что пытались отравить хироманта Пьерлуиджи Беренделли и баронессу Корф?
— Да, да! Мне уже все равно. Пусть только моя семья поменьше страдает из-за меня. Я никогда не хотела их подвести… Но против меня была сама судьба.
— То, как вы действовали, нам уже известно, но меня интересует один момент. Вы всегда носите при себе мышьяк? Ваш муж был уверен, что никто не хранит мышьяк в доме.
— Да, потому что я ему не сказала… Когда мы переехали сюда, у Митеньки в комнате завелась противная мышь, изгрызла его книжку… И мальчик очень расстроился. Кот никак не мог ее изловить,
— Еще один вопрос. Вы дважды выходили из большой гостиной, когда пела Варвара Николаевна, и всякий раз быстро возвращались. Почему?
— Что ж, теперь я могу сказать вам правду. Я хотела пойти посмотреть, что там с ним… с этим человеком.
— С Беренделли? Иными словами, вы хотели проверить, умер ли он от яда или еще жив?
— Да, если вам угодно. Но я не смогла дойти до малой гостиной, потому что сначала мне пришлось вернуться из-за графини Толстой, которая меня увидела, а потом на полдороге я встретила Владимира Сергеевича.
— Вы поняли, что он шел из малой гостиной?
— Потом догадалась, когда он сказал, что я видела его у столовой. Он солгал.
— И вы ничего никому не сказали? Почему?
— Потому что поняла, зачем он туда ходил. И он, может быть, тоже понял, куда я шла. Хотя я не уверена, конечно…
— Почему вы решили отравить баронессу Корф?
— Странный вопрос, сударь… Вы же были там, вы же все видели. Если бы она осталась в живых, она бы обо всем догадалась. Для женщины она недопустимо умна.
— Вот как?
— Да, именно так. Но я не желала ей зла, поверьте. Я просто не хотела, чтобы моя семья страдала.
— Странные у вас представления о добре и зле, Анна Владимировна.
— Странные? Нет. Знаете, мой сын прочитал в одной книжке, что представления о добре и зле меняются в зависимости от обстоятельств. Не знаю, кто так сказал, но думаю, он был прав.
— Вы пытаетесь оправдать свои поступки?
— Я не ищу оправданий. Те, кто меня любит, найдут в себе достаточно сил, чтобы меня простить. А мнение всех остальных меня нисколько не волнует.
Анна Владимировна говорила тусклым голосом, глядя куда-то мимо Марсильяка.
Следователь почувствовал, что ему неуютно находиться в одной комнате с этой женщиной. Он видел, что она раскаивается вовсе не в том, что сделала, а в том, что оказалась слишком неловкой, и ее поймали. Марсильяк внимательно посмотрел на нее. Образцовая жена, прекрасная мать, благочестивая женщина, рачительная хозяйка — такой она казалась всем до сегодняшнего дня. Но то была лишь видимость, а за всеми масками скрывалось черствое, бездушное, жестокое существо. И самое отвратительное заключалось в том, что она даже не подозревала, насколько отвратительна. Марсильяк почувствовал, что еще немного — и он начнет говорить ей грубости. Он больше не хотел беседовать с ней, не хотел видеть ее, не хотел ее знать. И предпочел бы никогда с ней не встречаться.
А Анна Владимировна смотрела мимо него и думала, что теперь домашнее хозяйство придет в упадок, потому что Павлуша не умеет ничем заниматься, а она больше не сможет ни на что повлиять. И ей было горько.
Глава 34
Здравствуй и прощай
— У меня просто нет слов! — с чувством объявила Евдокия Сергеевна. — Я потрясена! Значит, вы с господином следователем заранее обо всем условились?
— Да, — кивнула Амалия. — Аполлинарий Евграфович сделал вид, что уходит, а на самом деле остался неподалеку. Просто у нас почти не было доказательств того, что Анна Владимировна и в самом
Мрачный Митенька, сидевший в углу гостиной, поднял голову и хотел сказать что-то резкое, но передумал.
— И вы вынудили ее попытаться отравить вас? — Доктор глядел на Амалию во все глаза. — Вы поразительная женщина, сударыня!
Варенька подумала про себя, что его слова вовсе не комплимент, но остальные гости, казалось, вовсе не разделяли ее точку зрения.
— Но как? — воскликнула Евдокия Сергеевна. — Как вы поняли, что это была именно она?
Амалия пожала плечами.
— Собственно, не так уж сложно было. Кому легче всего подмешать яд в чашку? Заботливой, внимательной хозяйке, чьи хлопоты воспринимаются как должное. Конечно, то было всего лишь мое подозрение, но Анна Владимировна его только укрепила, когда солгала мне. От горничной я знала, что Беренделли, разговаривая с хозяйкой, упоминал mariage — брак и cousine или cousines — кузину или кузин. Когда я спросила у Анны Владимировны, что значат его слова, она объяснила, что обсуждала с хиромантом возможный брак своего сына с его двоюродной сестрой. Опять-таки, Беренделли не мог прочесть на ее ладони ничего подобного, потому что линии и знаки на руке говорят лишь о судьбе ее обладателя, а родственники отражаются лишь в самом общем виде. Конечно, Анна Владимировна могла сказать неправду, потому что, к примеру, хиромант сказал ей что-то неприятное, чего ей не хотелось повторять постороннему человеку, поэтому я и заколебалась. Но самое главное — я не могла понять, каким образом ей удалось подмешать мышьяк при всех, так, что никто ничего не заметил. Если бы не мой кузен, — и Амалия послала Билли взгляд, полный признательности, — мы бы еще долго ломали голову. А все дело было в сахаре, который насыпают в чашку, в сахаре, как две капли воды похожем на мышьяк.
— Что ж, могу вас поздравить, — не удержался Митенька. — Вы сломали жизнь женщине, которая не сделала вам ничего плохого. Вы… — у него задрожали губы. — Ради ваших дурацких логических построений…
Варенька прекрасно понимала состояние юноши. Будет позорный процесс, тень которого ляжет на всю семью. И ее отец, генерал, тоже косвенно окажется замешан во всю эту грязь, потому что его родственница совершила преступление, которому нет оправдания. «Права была мама: не стоило нам с ними общаться», — мелькнуло в голове у девушки. Она бросила неприязненный взгляд на Александра, который по-прежнему сидел возле своей бывшей жены, и поднялась.
— Кажется, уже поздно, — самым светским тоном промолвила она. — Как я понимаю, все тайны раскрыты, так что… Мы можем идти?
— Теперь — да, — ответила Амалия.
Все сразу же как-то оживились. Венедикт Людовикович подошел к Амалии, поцеловал ей руку и сказал, что для него было большой честью познакомиться с ней. Евдокия Сергеевна рассыпалась в комплиментах, а Иван Андреевич объявил, что если у баронессы выдастся свободное время, он с женой будет счастлив видеть ее у себя в гостях. Павел Петрович ничего не сказал, но все, что он чувствовал, отражалось на его лице. Варенька подошла к Александру.
— Нам пора уходить, — сказала она.
И хотя она изо всех сил старалась, чтобы голос не выдал ее, он предательски дрогнул. В ушах у нее до сих пор звучали его слова: «Я люблю тебя», обращенные к другой. К другой, которую в данный момент Варенька ненавидела всем сердцем.
— Вы идете, Александр? — спросила девушка.
Какую-то долю мгновения барон колебался, но оглянулся на Амалию и, очевидно, решился.
— Ступайте, Варвара Григорьевна, — промолвил он спокойно. — Я догоню вас.