Звенья одной цепи
Шрифт:
Старший из солдат высказался короче и смачнее, младший побледнел всем лицом, невольно показывая, что для него встреча с мертвецами в новинку. Я тоже сглотнул ткнувшийся в горло комочек, присматриваясь к телам, застывшим в позах, явственно доказывающих: эти люди ушли из жизни не по собственной воле и не с улыбкой на устах.
Один из погибших мужчин носил ту же форменную одежду, что и патрульные, другой был одет до странности неприметно, так что его трудно было бы разглядеть даже в безлиственном лесу. А вот женщины по неизвестной мне причине были одеты почти празднично.
Я присел рядом с мертвой женщиной, расстегнул несколько мелких пуговиц на пышной груди. Да, так и есть: полотняные мешочки. Туго набитые монетами. Одна медь? Значит, несли на себе все что было. Но зачем? Волосы, запекшиеся в крови, черные как смоль, кожа желтоватая, как у Лодии… Беглые южане? Очень похоже. И мужчина, судя по всему, уроженец юга. Вот только при нем никакого лишнего скарба нет, словно он служил кем-то вроде проводника, а не сам собирался поменять место жительства.
Пока я рассматривал погибших, солдаты перевернули тело своего сослуживца, обнаружив рваную рану на шее, оставленную явно не одиночным и не стальным лезвием. Но меня куда больше заинтересовало то, что, в отличие от женщин, не подвергнувшихся обыску, за пазухой мертвого солдата кто-то, по всей видимости, рылся.
– Не знаете, что при нем было? – спросил я у патрульных.
Те дружно пожали плечами. Слово взял старший:
– Денег Руц с собой не брал. На что их в лесу-то тратить? А больше и быть ничего не могло.
Не могло, но было. Иначе зачем кому-то рвать пуговицы с корнем вместо того, чтобы спокойно расстегнуть, а потом застегнуть их? Что-то ценное. По крайней мере, для того, кто нетерпеливо искал свое сокровище.
– Что эти люди делали в лесу?
– Известно что. – Старший солдат жадно покосился на развязанный мною мешочек. – Беглые они. Наверное, патруль их нашел и…
Вот именно. «И»? Зачем и кому понадобилось их убивать? Нанесенные раны походили на оставленные зверем, но уж больно короткие у того были когти. Короткие и тупые. Случайно потревожили какую-нибудь старую горную кошку? А откуда тогда взялась эта вмятина на черепе женщины? Как будто молотом ударили, только округлым. Очень все это странно. А еще страннее то, что на сцене не хватает еще одного актера.
– Дерк ведь был в этом патруле? Тот рыжий придурковатый парень?
– В этом, в каком же еще.
Значит, он остался жив, и его можно было бы расспросить о случившемся. Осталось только найти.
– Осмотритесь вокруг?
Солдаты неохотно кивнули, прощаясь с желанием пошарить за чужими пазухами, и разошлись в стороны, обходя поляну кругом.
– Да что же это?.. – робко подала голос Ньяна.
– Смерть. Никогда не видела мертвых?
– Да насмотрелась, век бы не видеть. Но кто же их, болезных, так?
– Я тоже хотел бы знать. Только молчат все, спросить не у кого.
И тут, словно возражая моим словам, раздался отчаянный крик. Не звериный, а вполне человеческий.
Хотя никакой зелени в лесу не было еще и в помине, тем не менее даже редкой, казалось бы, завесы голых веток хватило для того, чтобы скрыть происходящее от нас всего в двух десятках шагов. И только преодолев ажурную изгородь кустов, мы увидели, кто кричал и чем завершился крик: солдат склонился над молодым парнем, черноволосым и загорелым, с вывернутой за спину рукой вынужденным уткнуться носом в землю и по возможности не делать резких движений.
– Выскочил из-за кустов, – словно оправдываясь, объяснил победитель, а его товарищ, прибежавший на шум одновременно с нами, уже разматывал кольца веревки, сорванной с пояса.
Не прошло и минуты, как нападавший был надежно связан и поднят с земли, чтобы мы все смогли рассмотреть совсем юное, но тем не менее озлобленное на зависть многим старцам лицо. Оказавшись в положении стоя, а значит, глаза в глаза со своими обидчиками, парень попытался плюнуть в наши лица, не попал, зато получил хлесткую затрещину, до крови разбившую тонкую потрескавшуюся губу.
– А ну, стоять смирно! А то…
– Что? Убьете меня, как мою семью? Так давайте, только не тяните!
М-да. Я искал одного свидетеля, но неожиданно получил другого.
– И убьем. Повесим по всем правилам, за нападение на патруль, – в тон парню ответил старший солдат. – Только сначала еще вдоволь на солнышке повялишься.
– Не боюсь я солнца!
– А чего же бежал от него? – спросил я.
Темно-синий взгляд переместился на меня. Вместе с ненавистью и, как ни странно, надеждой.
– А ты сам попробуй поживи там, где солнце жарит и зимой и летом!
Как-то не хочется. Я не люблю ни жару, ни холод в крайних проявлениях. Но речь сейчас не об этом.
– Ты бежал с юга не один?
– Вы же видели сами! Или плохо разглядели?
– Это твоя мать и…
– Сестра! Ей всего восемь лет исполнилось!
– А тебе самому-то сколько?
Он промолчал, на этот раз сплюнув в сторону. Видно, больше не желал получать побои перед смертью.
Помню, Лодия в самом начале нашей совместной жизни, когда еще не нашла себе подружку для задушевных бесед, рассказывала мне о непомерной гордости южан. Например, о том, что южные мужчины предпочитают быстрой смерти долгую и мучительную, а потому берегут силы до последнего. Значит, и этот юноша уже подготовился к путешествию в мир иной? Но почему? Что мешало ему сбежать, прихватив семейную казну? И почему его куртка так странно встопорщилась на груди?
– Ну-ка, придержите его! – велел я, ожидая, что парень будет артачиться, а он и не подумал мешать обыску. Как будто желал, чтобы мое намерение завершилось успехом.
Не прошло и минуты, как в моих руках оказались два небольших футляра, в которых лежали похожие друг на друга как капли воды листки со строчками букв, прерывающимися в том месте, где должны были стоять имена.
Подорожные, выписанные комендантом форта. С печатями и подписью, выполненные по всем правилам. Две штуки. А должно было быть три?