Зверь в Ниене
Шрифт:
— Украшение в виде змея вряд ли могло принадлежать православному. Это очень старое украшение. Что вы думаете, ваше преподобие?
— Сомневаюсь. Скорее нет, чем да. Нет, не могло даже в качестве семейной реликвии, — пастор свёл над столом пальцы и, внимательно посмотрев на бургомистра, окинул взглядом присутствующих, говоря всем: — У ортодоксов змея однозначно символизирует Врага рода человеческого, и никто из Спасского православного прихода не стал бы держать дома подобное украшение, не говоря уж о том, чтобы носить его или дарить кому-то. Не оспаривая мнение герра Штумпфа, чей опыт и проницательность
— А из других деревень на Хирвисаари? — спросил бургомистр.
— Там все православные, — сказал ленсман.
— Зачем она туда вообще поехала, да ещё так долго шла пешком? — спросил Хайнц.
— И кто её перевозил? — фогт Сёдерблум чувствовал себя виноватым, не проявляя участие в расследовании.
— Я поговорил с паромщиком и лодочниками на обеих переправах, — сказал письмоводитель. — Они не видели йомфру Уту.
— Надо опросить мужиков из Спасского и всех, кто живёт на берегу, — приказал бургомистр ленсману.
— Займусь, — кивнул Игнац Штумпф.
— Или это были моряки с корабля.
Взгляды присутствующих обратились на проницательного письмоводителя Хайнца.
— Эта вещица вполне могла висеть на шее какого-нибудь голландца или датчанина, — согласился бургомистр юстиции.
— Моряки? — переспросил кронофогт.
Клаус Хайнц вздохнул и объяснил подчёркнуто деликатно:
— Мы прямо скажем, что йомфру Ута рано созрела и не очень хорошо себя вела.
— Вы знали? — спросил пастор Фаттабур.
— Лично я над нею лампу не держал, но догадывался, — ответил Хайнц. — Мы же соседи. Я видел, как она расцветает. Кроме того, слухи. Соседи поговаривают, хотя я вынужденно избегаю общения с ними, много времени уделяя делам магистрата.
— Вы не общаетесь с соседями? — спросил пастор с обезоруживающей наивностью.
— Мы состоим в нашей церковной общине, как все благочестивые люди евангелической веры, любящие ваши проповеди, — елейным тоном ответил Клаус Хайнц. — Мастера с подмастерьями давно готовы завести свою, чтобы внимать проповедям от одного пастора, близкого к своему кругу. Они подавали прошение на имя Её Величества, чтобы им прислали священника с их родины, и даже собрали деньги на возведение кирхи, но их просьба не была удовлетворена. Вы же знаете, ваше преподобие. Я сам писал ходатайство Её Величеству королеве Кристине, хотя не являюсь сторонником общинного размежевания.
— Вы совсем не общаетесь с соотечественниками? — уточнил пастор.
— Мы не со… — начал Хайнц.
— Они же с севера, — ответил за него бургомистр юстиции, удивлённый, как можно не понимать столь очевидных вещей. — Беседа с висмарцами и жителями острова Пёль не способна радовать сердце приличного человека. У них отсталые нравы, а те мысли, что иногда возникают, они способны выражать только на платте. Их могут понимать голландцы, но не просвещённые люди, вроде нас с вами. Разум мекленбуржца лежит во тьме, как земли их, разорённые войной, погрязли в мерзости запустения и грехе кровопролития. Неудивительно, что среди мастеровых больше всего самоубийств и насильственных преступлений. Дочери шорника с самого рождения
МУЖСКОЕ ВИНО
В порту пахло смолой, жареной с луком плотвой, забортными помоями и дрянным английским табаком — ветер дул вмордувинд. Нева блестела на солнце в лёгкой ряби, будто вылитая из чистого серебра быстрой рукой Творца и так застывшая. Вид реки дарил беспричинное вдохновение и обещал удачу в делах. Малисон вразвалочку прошёл мимо германского эвера «Вместительный», рядом с которым был пришвартован голландский малый флейт «Роттердам», способный пройти в фарватере Невы при полной осадке, мимо русских ладей, карбасов и ладожских сойм, в конец причала, над которым высился борт двухмачтовой шхуны «Лоры». Вахтенный матрос, облокотившись на релинг, оцепенело таращился некоторое время на портового «жучка», потом отворотил от него бурую морду свою и сплюнул за борт.
Купец встал, широко расставив ноги, как на палубе шнека, болтающегося у берегов Норвегии, сунул пальцы за пояс, выпятил пузо и гаркнул:
— Эй, на «Лоре», мастер на борту?
Матрос выпялил на купца оловянные зенки:
— Кто спрашивает?
— Доложи — Малисон.
Ждать не пришлось. Из люка показалась голова капитана. То ли собрался на шканцы прогуляться, то ли чутко прислушивался к любому звуку, способному разнообразить скуку преходящей жизни. Вахтенный поспешил к нему.
— Малисон… — прозвучало отдалённо.
Капитан вышел во всей красе. На голове шляпа, в зубах трубка. Табаком воняло на весь порт именно от неё.
Он прошёлся по палубе, разглядывая человека на пристани словно диковинную рыбу. Выражение лица его постепенно менялось. Он узнавал, но это давалось ему с трудом.
— Шкипер, — вежливо обратился купец. — Разреши взойти на борт?
— Мастер Малисон! — воскликнул капитан. — Добро пожаловать на мою старушку!
Вахтенный кинул сходни. Купец поднялся на «Лору». Капитан Джейме Парсонс широко улыбнулся. Первым явился купец, который мог говорить по-английски! Это был знак свыше, хороший знак. Они обнялись, ладони крепко хлопали по спинам, выбивая из кафтанов пыль.
— Старина Малисон!
— Мастер Парсонс!
Оба счастливы были в предвкушении выгодной сделки. Джейме Парсонс привёз вино, соль и табак на королевские склады, чтобы забрать оттуда зерно, шкуры и сало, но, кроме казённого груза, ушлый шкипер взял на борт и свой собственный.
— Пойдём, у меня есть для тебя кое-что особенное, — заговорщицким тоном проскрежетал капитан, выколотил о планширь трубку, сбросив пепел за борт, и шумно прочистил глотку, добавив смачный ком нечистот в струи Невы.
В крошечной каюте едва нашлось место двоим дородным мужам. Парсонс жестом предложил присаживаться на рундук, служивший постелью капитану. Шкипер был подчёркнуто опрятен, о чём свидетельствовал приколотый к переборке платок, на который Парсонс плевал, чтобы не осквернять палубу. На подвесном столике стояла высокая чёрная бутылка с коротким горлышком, поверху обляпанная слупившимся сургучом, из которого торчала пробка.
— Специально для тебя, — повторил англичанин и налил в оловянную чарку вина. — Попробуй.