Зверские сказки
Шрифт:
— Ты чего не двигаешься? — послышался вдруг над ухом до боли знакомый гнусавый голос. — Я тебя не зашиб? Извини, нужно было прижать тебя ко дну быстро. На тебя уже кинулась эта безумная психопатка.
Я открыл глаза. Я лежал на спине на самом дне Бездонной Долины, а ко дну меня прижимал Капля — мой бывший напарник. Капля был единственной рыбой, способной жить на глубине Бездонной Долины. У него не было плавательного пузыря. У него не скапливался воздух в желудке. Тело Капли было как студень. За те годы, что мы не встречались, Капля ещё больше обрюзг. Большой слизистый нос свисал до самого слизистого рта, изогнутого в грустной ухмылке, тонущей в слизистых складках.
— Ты совсем
Он дёрнул печальным ртом.
Когда-то мы работали в паре. Я заманивал убийц к Бездонной Долине, от которой до Придонного Рифа Правосудия было уже плавником подать. Он прикрывал меня. Опускал на глубину, до которой ни я, ни серийный убийца донырнуть не способен. Таким образом я оказывался ниже убийцы. И был при этом недосягаем. Пока Капля прижимал меня ко дну, чтобы я не всплыл, а разъярённый убийца метался над нами, я доставал свой гарпун с наконечником из позвоночной кости тунца. И я гарпунил убийцу, и я накидывал на него сеть из водорослей. И вместе с Каплей мы волокли нашего пленника к Придонному Рифу. Тяжело, но, к счастью, недалеко. Плавником подать.
Мы работали ловко и слаженно, пока однажды, три года назад, мы не совершили ошибку. Мы позволили убийце нас обмануть.
Знаете ли вы, как виртуозно врут акулы-психопаты? Я узнал три года назад. То была обыкновенная серая акула, каких везде много. Мы поймали её в сеть и уже тащили к Придонному Рифу, когда она стала плакать. До тех пор я ни разу не видел акулу плачущей. Мне казалось, они не способны страдать. Но та, серая, скулила и всхлипывала, как детёныш. Она сказала, что произошла какая-то путаница. Какое-то чудовищное недопонимание. Она сказала, что она не убийца, я перепутал её с другой. Такой же серой, похожей на неё, ведь их везде много. Я ей ответил: «Раз так, в Придонном Рифе Правосудия разберутся». Она сказала: «Вы, похоже, не знаете, как в Придонном Рифе судят акул». Сказать по правде, мы с Каплей и впрямь не знали деталей. Нашей задачей было доставлять акул к Рифу и передавать лично рыбе Мечу. Мы предполагали, что на суде доказывалась вина убийцы, после чего убийцу казнили. А если вдруг произошло недоразумение — отпускали на волю.
«Там нет судьи, — печально усмехнулась наша серая акула. — Там только палач. Рыба Меч — палач. Он ничем не отличается от тех, кого он карает. Ему просто нравится убивать. Его не интересует вина. Всех акул, которых вы ему доставляете, он пронзает своим мечом». «Давай отпустим её, — сказал Капля. — Я сердцем чую: эта рыба не врёт».
И тогда мы сделали страшную глупость. Мы отпустили серую плачущую акулу. Мы поверили, что она не убийца. Мы не хотели, чтобы Меч ни за что её покарал.
Мы вынули из неё гарпун, но на всякий случай оставили накинутой сеть. Она уплыла, не попрощавшись. Она разорвала сеть о ближайшие заросли кораллов. Она вернулась к той бухте, откуда я её выманил, и перебила там всех. Сто восемь жертв. Вот что мы ей позволили сделать. Убить сто восемь невинных жертв.
После этого Капля вышел из дела. Заявил, что он больше не акулист. Он погрузился в тоску, растолстел, перестал за собой следить, целыми днями лежал на дне и потягивал медузуху.
Ну а я вернулся в бухту за той серой акулой, я справился с ней в одиночку. Я доставил её в Придонный Риф Правосудия и передал палачу Мечу. Капля мне не помог. Он никогда мне больше не помогал.
…До сего момента. До момента, когда я чуть не попал к Каре в пасть.
— Почему ты помог мне, Капля? — Я посмотрел в его слизистое, тоскливое, складчатое лицо, а потом ещё выше — на брюхо метавшейся над нами убийцы.
— На моей совести и так много жертв. Они приходят ко мне в кошмарах. Не хотел, чтобы к
— Нет, не договорились, — сказал я жёстко и достал свой гарпун. — Ты не просто меня подержишь. Мы её не отпустим. Мы загарпуним её, как раньше.
— Я больше этим не занимаюсь, — скривился Капля. Мне показалось, что он собирается плакать.
— Если мы дадим ей уйти, она вернётся на Дикий Пляж. Она сожрёт там всех котиков и коньков. Ты этого хочешь? Чтобы всё повторилось?
Он отрицательно помотал слизистой головой. Я метнул гарпун — как всегда, аккуратно и метко, прямо в центр её хвоста.
— Все ошибаются, Капля. — Я похлопал его по слизистой, сутулой спине. — Все ошибаются. Нужно уметь исправить ошибку.
В тот же день доставили убийцу, акулу по имени Кара, в Придонный Риф Правосудия. Мы отдали её палачу по имени Меч. Я вернулся домой, к семье, в любимый Ледяной Лес. Судьба была ко мне благосклонна, и я стоял бок о бок с любимой женой, когда наш первенец, наш сын Пингва, вылупился из яйца.
Но иногда, бессонными холодными ночами, я вспоминаю акулу Кару. Я раз за разом прокручиваю в голове рассказанную ею историю о погибшей от шишей младшей сестре и силюсь понять, сказала ли она правду. Действительно ли она мстила за любимого зверя? Вне всякого сомнения, это бы её не оправдывало. Но это бы доказывало, что серийный убийца способен любить и страдать. Мне, как профессионалу, хотелось бы понимать акульи чувства и логику. Когда ты акулист, ты должен знать своего врага, как себя самого.
Сказка Дальних Сопок
Дальние Сопки располагаются на северо-востоке, там, где тайга встречается с лесотундрой. Земля здесь вечно промёрзлая, поэтому растительность скудная: в основном лишайники, кустарники, мхи. Летом на болотах растёт морошка — янтарная ягода, исцеляющая от многих болезней. В Дальних Сопках живут олени, песцы, горностаи, волки, лемминги и белые совы. Это суровый, но красивый край для сильных духом, закалённых зверей, привыкших к снегу и холодам. Здесь не принято громко выражать свои эмоции, обниматься, тереться носами и тратить время на ерунду. Дважды в год земля дальних сопок, подобно песцу, меняет свой цвет. Снежный период здесь называется «временем белой шкуры». В середине весны он сменяется «временем бурой шкуры». Обитатели Дальних Сопок верят, что земля, на которой они живут, — божественный зверь по имени Ундра. Песцы, чей мех линяет вместе с мехом земли, утверждают, что божественный зверь — огромная самка песца, а себя называют «недопёсками Ундры». К остальным зверям, особенно к пухленьким, хомякоподобным леммингам, песцы относятся с нескрываемым высокомерием.
Невеста Мёрзлого Демона
— Пёска, милая, сколько мне тебя ждать? Иди сюда, время вычёсывать шерсть перед сном. Смотри, я уже взяла самую красивую пуходёрочку…
Няня Лемма, кругленькая, рыженькая, с большими добрыми щеками, беспомощно помахала в воздухе розовой пуходёркой со стразами.
— Не хочу вычёсывать шерсть! — заявила её подопечная Пёска. — Это скучно! Я пожалуюсь моему папе Песцу, что ты меня больно вычёсываешь и выдираешь мне клоки шерсти!