Звезда Аделаида - 1
Шрифт:
– Ну и перед кем он выделывается? Видит же, что Веронике не до его воздыханий, – уже чувствуя подступающую изжогу, подумал Северус.
– Тоже мне, нашёлся «рыцарь» античный!
Дали тебе девку - краcивую, молодую, не то, что твоя старуха, так развлекайся! Учись у старших - смотри, что «родители» вытворяют!
На «родителей» Снейп решил упорно не смотреть, а то - как бы самому не развлечься…
Словно в ответ на его мысли, под громкие стоны похабных «родичей», «его» девица
– Всё испортила, дура, к Мордреду тебя в пасть!
– сказал Северус по-английски, но девица уловила разгневанный тон Господина, достаться которому - великая честь, и ойкнула, прикрывшись.
– Видно, не по нраву я тебе, высокорожденный Господин, - додумалась она.
– Пошла! Ступай прочь!
– был ответ Господина.
– Может, сестру мою возьмёшь?
– с надеждой спросила развратница.
– Она ещё мала, зато девственна, и будет принадлежать только тебе, высокорожденный Господин. Ежели не захочешь взять её, она будет просто согревать твою постель.
– Прочь с глаз моих, путана!
– взревел оскорблённый в лучших чувствах Снейп.
Спокойно оторвавшись от своего занятия, Папенька, маслянисто взглянув на наследника, спросил:
– Почто, о, высокорожденный наследник и Господин дома, обзываешь ты мою любимицу «путаной»? Я один имел её, а не многие мужчины.
Малефиций задумался, не обращая внимания на призывные стоны супруги, и выдал нечто оригинальное:
– Быть может, тебе, высокорожденный наследник и Господин дома, по нраву придётся хорошенький, девственный мальчик?
Снейпу становилось всё хуже, и он, чтобы спустить пары, заорал на родном языке:
– Малефиций, ты просто грязный, похотливый козёл! Старый кобель! А жена твоя - дряхлая сука! А Квотриус - латентный пидор!
А на латыни уже спокойно добавил:
– Ну и семейство у меня - те ещё вы развратники и глубоко противны мне - все! Веками бы вас не видеть!
Папенька одёрнул свою, задравшуюся уже на спину от активных движений тунику, сел и спокойно сказал:
– Высокорожденный сын мой, ты, верно, из последователей Распятого Раба, раз считаешь наши древние, ещё предками благословлённые нравы, недостойными. Но ты - Господин и чародей, наследник мой, а потому…
– Вероника, оденься, сыну противны наши игры.
Неудовлетворённая женщина оделась и заплакала:
– Увы мне! Увы всем нам! Наш Господин не разделяет плотских утех ни с кем из предложенных ему! А как же продолжение славного, высокорожденного, патрицианского рода Снепиусов?! Неужли продолжателем рода нашего суждено стать сыну рабыни, одному из многих себе подобных?
– Прекрати, женщина, - грубо одёрнул Папенька некрасивую сейчас, с заплаканными глазами и разметавшимися во время «развлечения» волосами Веронику, - просто высокорожденный сын наш и Господин дома считает себя ниже плотских развлечений с грязными рабынями. Ему по нраву, верно, пришлась бы столь же высокорожденная патрицианка.
– Но ты-то не считаешь рабынь грязными!
–
– То не твоё дело, женщина. Не прошло и трёх ночей, как была ты прощена, а уже начинаешь гордо вскидывать голову! Захочу и не войду в тебя более! И вновь верну Нину, а с тобой, глупая, длинноволосая тварь, разъединю и Пенаты, и Лары!
– Не разъединишь! Не восхочешь ты принять в род высокорожденных Снепиусов рабы…
– А ну молчать! Рот на замок! Оба! А ты, Квотриус, бери свою красотку и сваливай в спальню, раз уж ты такой стеснительный!
У Северуса снова в оскорбительной фразе, брошенной Братику, прорезался разговорный язык низших слоёв общества во времена античные.
Язык, которым писались средневековые хроники.
Язык, который в наступающую уже эпоху варваров будет считаться верхом знаний и утончённости.
Снейп мстил Братику за поцелуй, полученный без спроса.
А разве, спросив, получил бы Квотриус хотя бы невинный, братский поцелуй от мага, околдовавшего его? Нет, никогда, и Квотриус это знал. Не знал он только, как жить с любовью к мужчине - сводному, такому заносчивому брату…
Этот мужчина одним своим присутствием очаровывал бедного Квотриуса, неискушённого в любви.
Да разве можно назвать любовью то грязное чувство, приходившее по ночам, после снов с участием Вероники, из-за которого ему приходилось будить Карру, спавшую за порогом опочивальни, и, как похотливому кролику, совокупляться с внешне противным ему, отталкивающе толстым, морщинистым телом женщины?!..
… Ночью Снейп «обновил» опочивальню - разумеется, его вырвало. В комнате не было воды, а камерный раб преспокойно храпел за дверью.
Северус, практически лишившийся голоса из-за истерзавших его гортань рвотных позывов, еле выговорил, направив волшебную палочку на воняющую кислятиной и непереваренным жиром лужу:
– Evanesco.
Но магия не сработала, и пришлось потрескавшимися от желчи губами ровным, повелительным, как того требовало заклинание, голосом, спокойно, произнести заветное слово, сделав пасс палочкой.
Лужа исчезла, но эта ночь, да, такая, о которой говорил Братик, мистически чёрная, беззвёздная, безлунная, а, главое, безветренная - такая, что для заклинания освежения воздуха не оставалось ни физических, ни умственных сил, возобладала над «старой рухлядью», как мысленно обозвал себя профессор, и он провалился в глубокий от изнеможения, влажный от духоты, сон.
… Ему снился целомудренный Квотриус, так и не взявший женщину с собой; Квотриус, тяжко вздыхающий и глядящий из-под таких густых и длинных ресниц матово поблёскивающим, обещающим негу, взором; Квотриус, сейчас прилёгший рядом с ним, Северусом, и что-то мягким голосом, говорящий; Квотриус, с невинным, юношеским выражением лица - о!
– такого прекрасного, медленно целующий его в сухие губы, не знавшие истинного поцелуя; Квотриус, с желанием, порождая ответный жар в паху, прижимающийся к нему всем трепещущим - отчего?
– телом; Квотриус, сомкнувший губы, такие красные, как кровь на снегу, на его члене, и посасывающий неумело, по-детски - так сосут младенцы грудь матери…